– Плюс к этому теперь ты говоришь более низким голосом и медленнее – довольно милый штрих, кстати говоря. Ты достоин «Оскара», – иронизирует Джордж.

– Спасибо. – Я немного горжусь собой, хотя и пытаюсь злиться на них за то, что они делают из меня посмешище. Надеваю бейсболку и улыбаюсь так широко, что улыбка, кажется, готова выйти за пределы лица. Тихо вскрикиваю и притоптываю ногой. – Все идет замечательно! Мы чувствуем, что прекрасно подходим друг другу – вот почему он не хочет, чтобы я знал, что на дереве есть его имя.

Джордж и Эшли смотрят на меня так, словно я только что сказал им, сколько радости способны принести сиськи. Джордж кивает.

– Послушай, мне не хочется быть занудой, – говорит Эшли, – но ты просто держи в уме, что он – игрок.

– Плейбой, – поправляет ее Джордж.

– Конечно. Плейбой. И, может, он говорит, что он не Хал, только потому, что хочет залезть тебе в штаны, но понимает, что плейбой тебе не нужен.

– А может, ему просто нужен кто-то, с кем у него возникла бы подлинная связь, – возражаю я.

Эшли вздыхает:

– Может, оно и так. Но… ты предупредил меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новые отношения, которые разобьют мне сердце этим летом. Вот и я предупреждаю тебя о том же.

– Все будет хорошо. – заверяю ее я, оглядывая себя в зеркале. Приглаживаю торчащие волосы. Надеть толстовку или нести в руке? Не буду надевать, на улице довольно тепло. – О’кей. Мне пора. Я сказал ему, что возьму толстовку и встречусь с ним у флагштока. Увидимся на шоу талантов.

– Ему, наверное, потребовалось время на то, чтобы сообщить своим соседям, что он теперь совсем другой человек, – предполагает Джордж. Эшли опять фыркает.

– Прекрасно! – Я направляюсь к сетчатой двери: – Пока! – Распахиваю скрипящую дверь и бегу к флагштоку.

Я прихожу на свидание первым, но я рад этому. Мне хотелось скорее оказаться вне домика и насладиться происходящим. Я уже нравлюсь Хадсону настолько, что он притворяется романтиком! Джордж и Эшли могут считать, что это смешно, да так оно отчасти и есть, но это еще и очень приятно. Он сейчас такой, каким всегда хотел быть и должен быть с подходящим ему парнем, и у меня создается впечатление, что он всегда знал: этим парнем буду я. Дело не в том, чтобы просто залезть мне в штаны. Ради одного секса столько усилий не прилагают. Он делает это, потому что испытывает ко мне чувство. А это значит, моя идея была правильной. И моя работа над собой в течение года, и то, что я лишаю себя этим летом театра, – именно то, что нужно. Так должно быть. Просто так должно быть.

Смотрю в небо. Солнце почти у горизонта – синего, и оранжевого, и пурпурного. Но прямо надо мной небо темное. В нем появляются звезды. Они подмигивают мне.

– Привет, – раздается за моей спиной голос Хадсона. Он говорит тише, чем я ожидал. Поворачиваюсь к нему. Поверх майки на нем надета старая зеленая толстовка, она немного тесна ему и обтягивает живот и плечи, так что очертания его тела вырисовываются яснее, чем когда он был в майке. Моя толстовка у меня в руке, и я вдруг начинаю соображать, а не накинуть ли ее на плечи или не обвязать ли вокруг талии, или же это будет слишком по-женски? Надо просто надеть ее, что я быстро и делаю, пока он подходит ко мне, но умудряюсь при этом уронить с головы бейсболку. Хадсон внезапно оказывается совсем рядом и становится на колени, чтобы поднять ее. Он протягивает ее мне, и я с трудом удерживаюсь от шутки о том, что он – принц, а бейсболка – хрустальная туфелька, что неминуемо закончилось бы тем, что я запел бы что-то из «Золушки» (Роджерса и Хамместейна, а не Диснея).

– Спасибо. – Надеваю бейсболку. – Прости, мне что-то вдруг стало холодно.

– Да, по вечерам здесь бывает прохладно. Не знаю, как у вас там в Огайо. Здесь же летом днем жарко, а ночью… прикольно.

– Ага. – Мы молча смотрим друг на друга, и я гадаю, чувствует ли он всю нелепость ситуации, при которой мы с ним говорим о погоде, как два идиота, или же он смотрит в мои глаза и хочет поцеловать меня. Мне кажется, что верно и то, и другое.

– Ну, пришло время экскурсии. – Он улыбается своей обычной – широкой волчьей улыбкой. В небольшой щелочке между передними верхними зубами виден язык. – Это, ясное дело, флагшток, а минут через пятнадцать здесь разожгут костер. Ребята будут поджаривать на огне зефир и вообще весело проводить время. А вон там… – показывает он, подходя ближе ко мне с тем, чтобы его палец оказался на одной линии с моими глазами, – четырнадцатый домик. Мой домик. Говорю на случай, если ты захочешь навестить меня.

– А мы можем заскочить туда на минутку прямо сейчас?