На всякий случай сбоку крышки, у самой стены, я сумел зацепить за торчащую шляпку гвоздя небольшой кусок тоненькой веревочки, которую нашел на полу гаража. А второй конец так аккуратненько запихал за чуточку отколовшуюся планку на самом корпусе ящика…

Таким образом я освободил себя от необходимости ежедневно (вернее, – еженощно) проверять – на месте ли бомба с лицом русского президента в пакете под названием "Русский сувенир". Достаточно взглянуть сбоку на ящик и увидеть, что веревочка на месте. Если же она будет выдернута из-за отколовшейся планки – пиши пропало, и начинай поиски бомбы заново!..

На обратном пути хотел было выскочить в сад – погадить на ночь. Высунул морду в "свой" проходик в гаражных воротах, сделанный добрыми руками герра Лемке, а там – ледяной дождь со снегом, ветер воет, холодрыга – спасу нет!

Да еще из угла сада моя ненасытная подруга Лисичка тявкает – так жалобно, так призывно, что хоть беги к ней с дымящимся членом наперевес!..

Ну уж нет, думаю! Я лучше утречком все свои дела сделаю. А до утра уж как-нибудь перетерплю. Я лучше сразу сейчас спать пойду, чем в такую омерзительную погоду Лисицу трахать. Ей-то хорошо, она почти вся в эту трахательную спецнору залезет, только хвост и задние лапы наружу, а я – давай, старайся на благо ее сексуально-половых потребностей на холодном ветру под хлещущим ледяным дождем со снегом… Дудки, думаю! Обойдется Лисичка. Может быть, какого-нибудь Лиса себе подыщет…

И пошел на свое клетчатое красное одеяло, сложенное вчетверо у дверей спальни Фридриха.

Дверь в спальню была слегка приоткрыта, и я осторожно заглянул туда. Все ли в порядке с Фридрихом? Фридрих, уже в пижаме, с мокрыми, прилизанными после душа волосами, лежал в постели и читал книгу.

– Ты принял "Бромазанил"? – спросил я. Фридрих оторвал глаза от книги, посмотрел на меня поверх очков, и ласково улыбнулся:

– Да, спасибо.

– А эти полтаблетки от давления?

– Тоже. Заходи, поболтаем…

– Да нет. Спасибо. Спать очень хочется, – и я убрал свою морду из дверей спальни Фридриха. Но не притворил дверь, а оставил слегка приоткрытой. На всякий случай. Мало ли что…

Ночью мне приснился жуткий сон! Зал суда…

Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм про судебное заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.

У стены стоят, как вещественные доказательства, вскрытая упаковка фанеры с кокаином внутри и "Матрешка" со взрывчаткой. На скамейке для подсудимых, за загородкой – Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, еще не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида…

И мой окровавленный неподвижный Водила с остановившимися глазами!

А в зале сидим мы – Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шредеры, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Менфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек, и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга… И я.

И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячется Франц Мозер и ужасно толстая девица – его дочь. Я в растерянности – почему он не на скамье подсудимых?! Почему он в зале?

Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля… А Фридриха, Таню и Шуру – как моих переводчиков.

Эрих Шредер тоже рвется в переводчики, размахивает книжками Ричарда Шелдрейса и Конрада Лоренца, на на него никто не обращает внимания…