Я, совершенно по-Человечески, протягиваю ей лапу и слышу, как говорю стандартную фразу, которая у Людей в пятидесяти случаях из ста не соответствует истине:

– Очень приятно!

Она ложится на тахту, тоже протягивает мне руку, но не пожимает мне лапу, а сразу берет меня за ЭТО САМОЕ между моих задних лап, а второй рукой затаскивает меня на себя!..

Я с трудом вырываюсь от нее, подползаю к Водиле и шепчу:

– Но ты же говорил, что она маленькая?!

– А она подросла, – тихо отвечает мне Водила. – Время-то идет, Кыся. И, как говорится, диктует нам свои законы!

От ярости я подпрыгиваю чуть не до потолка и воплю в истерике:

– Нет! Нет!!. Нет!!! Я не хочу этих законов!!! Я хочу жить по своим законам – они у меня одни на все времена!..

– Ну, бля, ты даешь, Кыся… – в своей обычной манере огорченно шепчет обессиленный и м а л е н ь к и й Водила.

Я понимаю, что за время моего отсутствия в моей стране что-то должно было измениться, но я так был свято уверен, что ни меня, ни круга моей любви и моих привязанностей эти изменения никогда не коснутся, что теперь находился в состоянии полной раздавленности. Я был буквально "по стенке размазан", как сказал бы тот, бывший мой Шура Плоткин…

И хотя в каком-то затылочном участочке моего мозга билась мыслишка, что все происходящее сейчас всего лишь сон, кошмар, наркотический бред, – состояние мое было ужасным. Я оказался никому не нужен, и это меня сломило…

Я тихо вышел на балкон, мысленно попрощался со всеми и выпрыгнул с восьмого этажа.

Но почему-то не ощутил стремительного падения, не испытал страха перед ударом об землю, а мягко и медленно поплыл по воздуху, зависая между этажами, заглядывая в освещенные окна моих соседей по дому.

Я посмотрел вниз и увидел, что опускаюсь в знакомый район нашего родного мусоросборника, где, задрав нос кверху, внимательно следил за моим полетом мой старый бесхвостый друг – Кот-Бродяга и укоризненно говорил мне уже по-нашему, по-животному:

– [dieresis]лки-палки, Мартын, сколько можно ждать?! Я специально на час раньше отпросился со службы, а тебя все нет и нет! Давай, Мартын, не дури. Лети быстрее.

Я плавно опускаюсь рядом с Бродягой и молча кладу ему голову на плечо. В глотке у меня стоит комок слез и я слова не могу произнести – ни по-Животному, ни по-Человечески…

Потом мы сидим в нашем старом, но чудодейственно преображенном подвале – мягкий свет, чистота, тепло, уютно. На стенках фотографии Бродяги, чучела крысиных голов – свидетельства Бродяговой охотничьей доблести. На вешалке – странный черный жилет типа зимней собачьей попонки с застежками на "липучках".

– Что это? – спрашиваю я Бродягу.

– Моя рабочая спецодежда – пуленепробиваемый бронежилет.

– Господи!.. Тебе-то зачем?!