Богдойцы на том берегу не спешили. Они медленно собрались на берегу. Было их очень много. Казаки забеспокоились, справятся ли? Но приказ был простой. Задержать врага, не дать ему переправиться. Можно было ударить сразу. Но тогда богдойцы просто найдут другое место для переправы. В середине реки был островок, на котором скапливались пришельцы. Они, пригибаясь, пробегали по острову, неся лодки на плечах. Потом снова усаживались в них уже с другой стороны островка. И вот, когда лодки отплыли от острова, много лодок, столько казакам еще не доводилось видеть сразу, пулеметы ударили. Амур у Благовещенска был не особенно широк. Пули аккуратно долетали до противоположного берега. По лодкам же попадали и того проще. До русского берега доносились крики, люди подали в воду, на дно лодок. Кто-то пытался повернуть назад. Кому-то это даже удавалось. Они скрывались на острове, подали на землю опасаясь поднять голову. Часть попыталась быстрее добраться до врага, чтобы вступить с ним в схватку честным железом. Но пулеметы крошили людей и борта лодки. Когда враги подошли на расстояние трех сотен шагов в дело включились винтовки. Казаки били не залпами, а просто выбивали всех, кто был похож на командиров.
Теперь уже все лодки до единой повернули к спасительному островку. Правда, добрались далеко не все. Все же этот пулемет из засады – страшная штука. Теперь на том берегу оставалось не больше двух сотен счастливчиков, которые не успели отправится. Еще сотни три, не меньше, плыли по течению, уже не подавая признаков жизни или лежали на дне, если были в панцире. Остальные залегли на островке.
Пулеметы замолчали. Тратить дорогие пули попусту никто не собирался. Теперь положение вышло непонятное с двух сторон. Богдойцы не могли переправиться, а казаки не могли окончательно выгнать их с переправы. Только, когда богдойцы, прячась за холмиками на острове стали обстреливать казаков из фитильных ружей и луков, казаки вспомнили про картечницу. Гранатомет зарядили и послали первый заряд навесом на остров. Не очень точно, но разлет большой, кого-то и приголубило картечью. После второго и третьего выстрела, богдойцы, кто на лодках, кто вплавь, кинулись на другой берег. Опять ударил пулемет, подгоняя бегущих и падающих воинов.
Потеряв едва не четверть своих, враги сбежали. Казакам же пришла весточка, чтобы бежали быстрее в город. На реке показались корабли богдойцев. Тимофей понимал, что эти противники гораздо серьезнее. Пулеметы и гранатомет, с которыми прибежали казаки, защищавшие переправу, он поставил на пристани, самом слабозащищенном месте города. Там стену-то стали строить только в самые последние дни. Раньше и незачем было. Богдойцы попытались сходу пройти к пристани. Но обстрел из пушек и гранатометов убедили их отойти. Войско богдойское высадилось ранее, со стороны Зеи, там, где пушки не доставали. Построили лагерь и попытались штурмовать.
Не тут-то было. Они не смогли пройти даже за минное ограждение, в три кольца опоясывающее город. Ох, и сил на него потратили, но и польза оказалась изрядная. Это тебе не чеснок. Взрывы бомб, установленных в самых удобных для атаки местах, разрывали сразу десяток богдойцев. Попытка врагов организовать обстрел стен города привела к артиллерийскому поединку, где русские пушки оказались сильнее и точнее. Богдойцы отошли к своему лагерю. Было их больше, чем воинов у Тимофея, но не настолько, чтобы телами задавить. А вот если тому придется богдойский лагерь штурмовать, людей своих он положит много. Потому и сидели.
Но уже через три дня положение поменялось. Подошли корабли Кузнеца из Хабаровска. Большая часть его отряда встала с другой стороны от богдойского лагеря. Тоже построили засеку, выставили пушки. Малый отряд с пулеметами занял остров на Амуре. Кузнец опасался теперь, что враг уйдет из ловушки. На другом берегу богдойцы опять стали появляться. Но переправляться опасались. Когда богдойский воевода попробовал подвести туда корабли, по ним ударили пушки. Часть удалось перевезти. Но еще два корабля были разбиты ядрами. А к следующему дню подошли отряды из Нерчинска и Албазина. Они встали со стороны противоположной реке. Было их немного. Но и рваться в тайгу богдойцам особого резона не было. Тем не менее, они тоже срубили частокол, установили пушки и пулемет. Осажденные взяли осаждающих в осаду.
Если смотреть по числу, то богдойцев было немного больше. Только оружие наше, подготовка наших ребят сводили на нет это преимущество. Даже новики уже были вполне боевыми подразделениями. Я отправил гонца к Тимофею, чтобы договориться об общих действиях. Хорошо бы выманить богдойцев из лагеря. Хотя, все же, главное, принудить их к миру. Как бы я не пыжился, разгромить империю не выйдет. А вот иметь их, пусть не в друзьях, но в торговых партнерах, было бы не плохо.
Поначалу, когда вспоминал Андрейку, побитых ребятишек, хотелось раздолбать этого Лантаня с его армией к чертям. Но потом остыл и включил голову. Канси соберет новую армию, сильнее этой. А потом, коли мы справимся, еще одну. Что же, всю жизнь воевать? Оно мне надо? Тут бы как-то хитрее сделать. Так, как с Шарходой вышло. Сделать «дай», сказав «на».
Пока же Лантань с его, примерно, пяти-шеститысячным отрядом был прочно заперт на берегу Зеи. Уйти мы ему не дадим. Так продолжалось больше недели. Богдойцы несколько раз пытались наступать. То шли кораблями к Амуру, где их встречали пушки и гранатометы, то опять пытались взять Благовещенск с тем же успехом. Наконец, просто заперлись в лагере. Несколько раз казачки ловили гонцов, которые Лантань слал за реку. Не факт, что словили всех. Нужно было это как-то заканчивать. Я решил усилить причинение добра.
Наши пушки были раза в полтора дальнобойнее, чем у богдойцев. Этим и воспользовался. В течение суток мы садили по лагерю маньчжуров из всех орудий. Не прицельно, но много и, главное, постоянно. На следующий день Лантань прислал гонца с предложением о переговорах. Как говорится, что и требовалось доказать.
Глава 7. Мир
С Лантанем мы договорились относительно легко. Как и положено восточным людям, мы немножко поиграли. Он стал говорить о своих обидах, я о своих. Он стал требовать, чтобы русские ушли за Байкал и в Якутск, я стал качать права на Уссури и будущий Владивосток. Словом, пришлось немного позаниматься китайскими церемониями. Особо давить я не стал. Мне же ехать, а не шашечки. А чтобы ехать, стоит дать возможность другому сохранить морду лица.
После этого уже договорились влет. Для «морды лица» я продолжаю платить по пять сотен монет серебра в год. Их монеты покрупнее наших рублей. На рубли получалось больше шести сотен. Но оно тоже не критично. За это мои караваны могут торговать по всей Поднебесной. Договорились и о том, что граница между нами пройдет по Амуру и Уссури, то есть так, как оно сейчас есть. Просил Лантань, чтобы в будущей войне с ойратами мы продали им свои пушки. Тут я уклончиво пообещал подумать. Лишится своего технического превосходства мне очень не хотелось. Иди знай, как потом дела повернутся. Он это тоже понимал.
Неожиданно оказалось, что ни с нашей, ни с их стороны нет ужасных и злобных монстров. Сам же Лантань – просто маньчжурский рыцарь без страха и упрека. Верный, умный и смелый воин. По его словам, достоинства их императора куда круче. Он – лишь бледная тень сияющего владыки. В этом я внутри себя позволили усомниться. Но только внутри. Комфортно так человеку жить – его право. Пока мы переговаривались, отводили войска, пили и жрали на совместных пирах, в Пекин и в Москву летели вестники. Все же, отсутствие нормальных средств связи – это большой косяк.
Только через полгода на Амур прибыли те, кого государи уполномочили заключить мир. Прибыли государев Стольник Федор Алексеевич Головин и дядя императора – князь Сонготу. Прибыли не просто так. С князем шло до тысячи воинов знаменной армии и еще больше всяких слуг и прихвостней. С Головиным было не многим меньше. Целый полк стрельцов, человек не менее пятисот, чуть не сотня всяких челядинцев. Войска ни те, ни другие я в Приамурье не пустил. Шуму было много, но, посмотрев на моих орлов, большие люди смирились. Имперцы оставили своих в лагере на Сунгари, а стрельцов я расквартировал в Нерчинске.
На переговорах игрища снова начались с первой цифры, с самого начала. Головин потребовал земли вплоть до ивового палисада. Не говоря уже о том, что наших там не было отродясь, сил освоить эти земли у нас сейчас не было. В ответ Сонготу стал требовать ухода русских со «священной земли рода Айсин Гёро». В реальной истории стороны долго ругались, ссорились, бряцали оружием. Здесь был разыгран облегченный вариант. Бряцать оружием Головину не давал я, а Сонготу смирял Лантань.
Несколько осложняли ситуацию европейские советники, столь любезные сердцу императора Канси. Все хотели какую-то свою выгоду поиметь. То пытались включить в статьи договора беспошлинное плавание и торговлю с Приамурьем для своих кораблей, то проход по России до самой Европы. Но Головин – красавец. Быстренько эти дела пресекал. Пытались сыграть на том, что русские «иноземных языков не ведают». Ага. Даже два раза. Гришка и его родственник, одевшиеся в лучшие китайские платья, какие я смог найти, лихо переводили с одного языка на другой. А среди челядинцев Головина были толмачи с итальянского и немецкого. Латынь и сам стольник знал круто. Я только челюсть руками придерживал, когда тот начинал на латыни коленца закручивать.
Словом, рядились долго, а пришли к тому же Нерчинскому мирному договору, только Приамурье теперь уже окончательно было русским. И торговля беспрепятственная, и беглых татей друг к другу не принимать, не жаловать. Этот пункт в прошлой истории был особенно труден, поскольку упирался в историю китайского «князя Курбского», точнее, даурского князя Гантимура. В там варианте истории, который теперь уже не случится, по не совсем понятным причинам обласканный маньчжурами князь Гантимур перешел на русскую сторону. Думаю, он сделал не ту ставку во время соперничества регентов. Но этого было мало. Его впервые в русской истории принял не глава Сибирского приказа, а лично царь Федор Алексеевич, жаловал ему титул русского князя. Требования маньчжуров вернуть перебежчика теперь не могли быть выполнены. Следом за Гантимуром пошла череда «измен» монгольских князей. Маньчжуры не на шутку всполошились. Накануне войны с грозными ойратами им такие приколы были совсем не интересны. Это и стало поводом для войны. Теперь главного камня преткновения не случилось. Гантимур со своей родней благополучно кочевал близ ивового палисада. Причина проста. Я ему не мог простить нападения на Бекетова и русские остроги в Забайкалье. Он об этом прекрасно знал.
Короче говоря, все получилось вполне душевно. Отдельным пунктом включили то, что с Джунгарским ханством, то бишь, с ойратами мы оружием торговать не будем. Вопросов нет. Не будем. Оно нам не сильно нужно. И Головин здесь не стал возмущаться. Прибыл он от имени царевны Софьи. Положение у той было очень ненадежным. Потому и спесь его была более напоказ. Положено так, наверное, у дипломатов – честь государства блюсти. Я, опять же, совсем не против. В их играх я совсем не силен. По мне, проще было бы собраться, как нормальным мужикам, поляну накрыть, да и договориться. Кстати, сначала я решил, что торговля Пекина и Москвы для меня будет в минус. Не сам же буду торговать. Да и пошлины с государевых караванов не возьмешь. Но потом подумал иначе. Ездить-то через меня будут. Деньги здесь будут тратить. А главное, смогу я с этими караванами и свои товары отправлять, что в Поднебесную, что на Запад. И им хорошо, и мне хорошо.
Честно говоря, для меня эти все болталки были багетом к моей картине. Мне же нужно договориться, чтобы меня и мое Приамурье и сейчас, и впредь, и во веки веков из прекрасного далека с наганом в руке не «развивали». И не суть, будет это прекрасное далеко в Москве или в Пекине. Мне нигде не надо. Тут я не знал, с какого конца подойти. И отдельно совсем быть мне не хотелось. Во-первых, это было неправильно. Мы шли сюда именно, как представители России. Сильное Приамурье, которому не трахают мозги многочисленные Остапы Бендеры и прогрессивные менеджеры, могло стать не крепостью страны на Востоке, а ее главным торговым центром. А там, смотришь, и моя любимая Ордусь, Орда-Русь, выдуманная еще атаманом Григорием Семеновым, воплощенная в чудесной «Евразийской поэме» воплотится в реальности. Пришлось отдельно договариваться и с дядей императора князем Сонготу, и с будущим главой петровского МИДа, Федором Алексеевичем Головиным.