Лоуэлл вскинул брови:

— Удивительно, как Кукушки его не забрали!

Джим робко улыбнулся:

— Они меня боялись. Не посмели бы. Идемте.

Он зашагал по изрытому полу, повел Турманов мимо участка, где раньше стояла стойка регистрации, к открытой двери в сувенирную лавку. Консьерж не стал светить в ту сторону, и как Лоуэлл ни старался, разглядеть ему ничего не удалось. Но когда они проходили мимо, из дверного проема едва ощутимо потянуло сквозняком, и Турману послышалось отдаленное завывание ветра. Эта пустая чернота внушала страх, и мужчина сместился правее от Рейчел и детей, чтобы по возможности оградить от таящейся там опасности.

Робинсон провел их в соседнюю комнату и посветил фонарем вдоль стен. Комната была небольшая, прямоугольной формы. Всюду висели фотографии в рамках, в углу стояли антикварный стул и письменный стол, а вдоль одной из стен тянулась стеклянная витрина со старинными документами.

Консьерж вкратце поведал Турманам историю курорта и его основателя. Джедидайя Гаррисон, негодяй, мошенник и спекулянт, дальний родственник президента Гаррисона[12]. В 1801 году, когда его впервые обвинили в мошенничестве, он приобрел небольшой домик в каньоне Антилопы — «подальше от суеты», как выразился Джим. Под конец нулевых годов девятнадцатого века он, словно одержимый, принялся скупать земли вокруг своего участка, хотя они в то время считались малоперспективными. Он воспользовался политическими связями, чтобы извратить Закон об гомстедах[13], и, точно злодей из вестерна, запугивал или подкупал фермеров и скотоводов, которые предположительно заселили дикую территорию, позднее превратившуюся в штат Нью-Мексико. Джедидайя собирался выстроить пансион для богатых выходцев из восточных штатов и присваивал деньги фермеров, которые трудились на его земле, деньги с продажи их скота и зерна, которое они взращивали. Он выстроил пансион, который проработал один сезон и закрылся. А через два года на его месте открылся роскошный курорт, Реата. В то время он считался самым уединенным и шикарным отелем Запада.

— Джедидайя Гаррисон был развратником и садистом, — рассказывал Джим. — И он был в восторге от возможности предаваться… — консьерж покосился на близнецов, — своим слабостям вдали от взоров правоохранителей. Кроме того, он считал, что обнаружил в водах Реаты источник молодости. И это привлекало сюда его жертв, или партнеров, или еще кого-то, называйте как угодно.

— Я и не знал, что у Реаты была вода, — заметил Лоуэлл.

— Была-была. Настоящий курорт был построен на минеральных источниках, которые непрерывно питали бассейн. Гаррисон был убежден, что эти воды не только сохраняли молодость, но и оберегали от любых болезней и даровали вечную жизнь.

Настоящий курорт.

— Это было в каньоне Антилопы? — спросил Турман.

— Взгляните. — Робинсон подвел их к фотографии напротив двери и посветил фонарем. — Вот настоящая Реата.

Фотография была сделана со стороны старой повозки. Но на снимке повозка была в рабочем состоянии, и на ее заднем бортике значилось слово «РЕАТА». За ней проглядывало несколько строений, которые напоминали заброшенный курорт в каньоне, но выглядели как-то иначе, казались более притягательными, невинными.

Старый курорт был ключом ко всему. В этом дети — Райан — пытались убедить отца два дня назад. Но Лоуэлл был слишком упрям и глуп, чтобы прислушаться к ним, а теперь слишком поздно. Теперь он в это поверил, поверил всей душой. Хотя по-прежнему не имел ни малейшего понятия, что можно сделать, чтобы положить конец происходившим вокруг ужасам.

— Гости посещали курорт только по приглашениям. В списках значилось большинство политиков высшего эшелона и крупных промышленников. Один или двое из них умерли здесь. При странных обстоятельствах. А позже многие погибли от несчастных случаев или необычным образом. Прошел слух, что это место проклято, но приток гостей не иссякал. Потому что вода действительно обладала целебными свойствами и даровала долголетие. Когда Реата открылась в тысяча восемьсот девяностом году, Гаррисону перевалило за сотню, а он был жив-здоров. По паспорту ему было шестьдесят пять, но его истинного возраста не знал никто. Предположительно, когда он приобрел тот домик, ему пошел четвертый десяток. Следовательно, на момент открытия ему было около ста двадцати. В тысяча девятьсот двадцать девятом, когда первую Реату разрушили, он нисколько не изменился, а стукнуло ему сто пятьдесят девять.

— И как же он умер? — спросил Турман.

— А он не умирал.

Рейчел взяла мужа за руку. Пальцы у нее были холодные.

— Что значит «не умирал»? — переспросила она.