– Вы должны подготовиться к последней исповеди, которую проведу я, – решительным тоном проговорил Лафонтен. – Возможно, мне удастся выяснить новые подробности ее колдовской деятельности.

– Я могу сделать это, – вызвался Фортье. Андре охладил его пыл ледяным взглядом.

– В этом нет нужды! – отрезал он. – Снимите с Валери Мартель оковы, проводите наверх и распорядитесь, чтобы монахини помыли, обработали раны и накормили ее. Будет справедливо, если свою последнюю ночь она проведет за молитвой в более щадящих условиях.

– А если сбежит? – спросил епископ, изумленно уставившись в бесстрастное лицо инквизитора.

– Я буду молиться с ней до утра и не позволю ведьме подняться с колен, – невозмутимо ответил Лафонтен, в темных глазах мелькнуло мрачное предвкушение. – К тому же, келью легко можно запереть, как изнутри, так и снаружи.

Утром следующего дня, под возгласы возбуждённой толпы Валери Мартель в деревянной клетке протащили через весь город и доставили на центральную площадь перед готическим собором с высокими сверкающими в лучах солнца шпилями, где должна была совершиться казнь. Девушку коротко остригли и одели в серую длинную рубаху. Запрокинув голову, она сидела на полу своей клетки, сложив на коленях руки с израненными запястьями и изувеченными пальцами. В спину ей упирались крепкие прутья, холодный осенний ветер нещадно бил в лицо. Дети местных жителей поднимали с земли камни и бросали в несчастную, но, к их огорчению, так ни разу и не попали в цель. Камни отлетали от прутьев клетки и падали обратно в пыль. Епископ Фортье и священник Бастьен возглавляли процессию горожан, выкрикивающих призывы сжечь ведьму. Они следовали за повозкой, на которой мерно покачивалась клетка с безучастной к происходящему Валери Мартель. Она словно не слышала ожесточенных кровожадных криков беснующихся людей, в последний раз греясь в остывающих лучах солнца и вдыхая свежий воздух полной грудью.

Инквизитор Андре Лафонтен ехал верхом на своем породистом жеребце сбоку от повозки и его отороченный мехом черный плащ развивался за спиной, подобно черным крыльям самого Дьявола. Мрачный, тяжелый взгляд наездника был прикован к лицу отрешенной узницы, но Валери так ни разу и не взглянула на него. Широко распахнутыми глазами она смотрела на плывущие в небе грязно-серые облака, гонимые ветром; на птиц, что, сбиваясь стайками, с криком взмывали в голубую высь и разлетались в стороны; на колышущиеся кроны деревьев, изредка попадающиеся вдоль дороги; на увядающие цветы и поблёкшие осенние краски, готовящейся к зиме природы. Ее распухшие губы, истерзанные «молитвами» инквизитора беззвучно шевелились, прощаясь с этим прекрасным и жестоким миром, который так безжалостно отверг то, что она могла подарить ему. Валери знала, что ее ждет, но ни одной слезинки не скатилось по бледной щеке, ни тени страха не закралось в чистую, неоскверненную душу девушки. В чем-то Лафонтен оказался прав. На все воля Господа. И если ее время подошло к концу, то она готова принять свою судьбу достойно. Промозглые порывы ветра забирались под тонкую рубаху, но девушка не дрожала, ей был приятен холод, остужающий раны, нанесенные на ее тело во время последней исповеди. Все скоро закончится. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Процессия остановилась в центре площади, где на помосте был установлен высокий столб. Сухие ветки и солома лежали горой у его подножия. По периметру площади за ночь выставили деревянные скамьи для многочисленных зевак, жаждущих кровавого зрелища. И теперь они в нетерпении свистели, улюлюкали и топали ногами, требуя скорейшего наказания ведьмы. Для предотвращения самосуда и линчевания осужденной, вокруг помоста выставили стражников, зорко следящих за соблюдением порядка.

Двое монахов в черных сутанах сняли клетку с повозки и поставили на землю. Они удивленно переглянулись, когда взглянувшая на них узница улыбнулась, и тут же в страхе отпрянули, посмотрев в колдовские глаза. Осенив себя крестом, один из них громко выкрикнул:

– Ведьма! Исчадье ада. У нее глаза Дьявола.

– Выведите ее, – заняв свое место за высокой трибуной, громко приказал епископ Фортье. Справа от него с темным лицом стоял преподобный Бастьен, сжимая обеими руками запястье на груди и вслух читая молитвы. Лафонтен спешился с коня и вышел уверенно вперед, хмурым взглядом наблюдая, как двое монахов под руки выводят Валери Мартель из ее последнего пристанища. Внушающие суеверный ужас, глаза Валери равнодушно прошлись по лицам обвинителей. Скользнули дальше, заметив в орущей толпе тех, кто свидетельствовал против нее и снова вернулись к Лафонтену, обдав его леденящим холодом. Расправив широкие плечи, инквизитор хищно прищурился, поджав губы. Складки капюшона скрывали истинное выражение его лица. Алчный взгляд инквизитора опустился на ее скулы и шею, покрытые нанесенными его пальцами отметины. Он знал, что под колышущейся на ветру грубой рубашкой сохранилось много других следов, оставшихся после самой длинной в его жизни «исповеди». Лафонтен не испытывал раскаяния или вины за то, что до самого утра терзал несчастную узницу, не внимая слезам и мольбам. В нем клокотал гнев за то, что она не утолила его жажду, а только разожгла ее. А на подобное не способна ни одна женщина. Только ведьма. Сдвинув брови, коротко кивнул, давая знак монахам отпустить девушку. Оставшись без поддержки грубых рук, Валери пошатнулась, но смогла удержаться на ногах. В ее глазах мелькнула спокойная уверенность и инквизитор явственно ощутил аромат жасмина, который снова наполнил все пространство вокруг него, пропитал одежду, просочился под кожу. Лафонтен тогда еще не знал, что этот запах будет преследовать до конца его недолгой жизни.

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь, – подняв перед собой распятие и перекрестившись, Лафонтен громовым голосом начал зачитывать приговор. – Мы: инквизитор Андре Лафонтен, епископ Эмиль Фортье и Святой отец Поль Бастьен установили путем расследования и суждений свидетелей, выслушанных в судебном порядке, что ты, Валери Мартель, виновна во вменяемых тебе преступлениях. Ты обвиняешься в отречении от Господа, в ереси и колдовстве. Ты обвиняешься в сговоре с Дьяволом и сношениях с оным. Ты обвиняешься в причинении смерти Себастьяна Ларуш и Марии Бастьен при помощи магических действий. Твоя вина считается нами полностью доказанной. Сознаешься ли ты, Валери Мартель, в содеянном и готова ли отречься от Дьявола во имя спасения своей души?

За спиной девушки возникла огромная фигура палача Бенуара. Местные знали его в лицо. Здоровяк с пустыми глазами, лысым черепом и жутким шрамом, тянущимся от уха до подбородка. Его отец, дед и два брата тоже были палачами и вели вполне зажиточную жизнь, так как работы для них хватало с лихвой. За плечами Бенуа насчитывались десятки жестоких казней, и в народе за ним давно закрепилось прозвище «Бенуар-мясник». Он никогда не брал у приговоренных к казни плату за облегчение страданий, в отличие от других падких на наживу палачей. Ему доставляли удовольствие предсмертные мучения жертв, и он не собирался отказываться от них ни за какое вознаграждение. Беснующаяся толпа зашумела, поднялся крик, стражники с трудом сдерживали одичавших горожан. Инквизитор поднял вверх руку, призывая собравшихся к тишине. Его мрачный, тяжелый взгляд, казалось, заглянул в глаза каждому и он не опустил руки, пока толпа не успокоилась.

– Господа, мы собрались здесь, чтобы совершить благое дело, – снова заговорил инквизитор. – Но чтобы оно свершилось так, как угодно Господу нашему, ведьма должна сознаться и покаяться в своих грехах! – его взгляд остановился на запрокинутом лице девушки, хранящем отрешенное выражение. – Валери Мартель, моли Бога о прощении. Раскайся или ты будешь гореть в аду.

– Я невиновна, – произнесла она, с трудом пошевелив губами. Над площадью повисла гробовая тишина. Все жадно вслушивались в слова ведьмы.

– Суд приговорил тебя к смерти через сожжение, – сжав челюсть, гневно пророкотал голос инквизитора. – Именем Господа, призываю тебя, ведьма, покайся и отрекись от Сатаны или умрешь в муках. Дьявол не защитит тебя. Только Господу под силу облегчить твои страдания.

– На страдания меня обрек не Бог и не Дьявол. Это сделали люди, – отозвалась Валери и ее тихий, мелодичный голос, подобно пению райских птиц пролетел над головами притихших горожан. Валери неожиданно сделала шаг вперед к изменившемуся в лице Андре Лафонтену. Он хотел остановить ее, но не смог пошевелиться. То же самое происходило и с остальными. Двое крепких монахов, которые выводили девушку из клетки, застыли, выпучив глаза, в ужасе открыв немые рты. Даже «Бенуар-мясник» словно оцепенел, не сводя глаз с хрупкой фигурки Валери Мартель. Она сделала еще один шаг в сторону Лафонтена. Резкий порыв ветра скинул капюшон с его головы, и толпа ахнула, увидев молодое, красивое лицо инквизитора с правильными, благородными чертами, что могло бы вызвать восхищение, если бы не жесткая линия губ и безжалостный свирепый взгляд. В черных глазах, обращённых на девушку, полыхало пламя, значение которому знала только она одна.

Валери смотрела на него без страха. Он больше ничего ей не сможет сделать. Время «исповеди» закончилось с рассветом. Ветер снова зашелестел между ними, бросив на сурово насупившийся лоб инквизитора тёмную прядь. Он хотел дернуть головой, но даже такое простое движение оказалось ему не под силу. Валери Мартель на глазах изумлённой толпы неожиданно подняла руку и изуродованными под пытками пальцами убрала прядь волос с лица инквизитора, легко скользнула по щеке, не отводя спокойного, уверенного взгляда от горящих глаз Лафонтена.

– Ты никогда меня не забудешь, инквизитор, – проговорила она тихо и ее голос плотным туманом оседал в его голове, оставляя кровоточащие стигматы на гулко бьющемся сердце. – Сколько бы жизней тебе ни было отведено, ты будешь помнить. И гореть в Священном огне.

– Ты проклинаешь меня, ведьма? – хрипло уточнил инквизитор, с трудом проговаривая каждое слово.