Я почти одновременно лишился сначала лучшего друга, а потом и незаменимой помощницы и я понятия не имел, как буду выкручиваться дальше. Еще и секретаршу Стаса – Оксану в отпуск отправил. Пытался дозвониться до девушки и попросить выйти на работу в виду трагических обстоятельств, но её телефон находился вне зоны обслуживания.
Во дворе, где прошло наше с Тёмкой детство, как всегда негде было приткнуться. Все парковочные места заняты автомобилями, хозяева которых еще не проснулись. Взглянул на часы, сунув свой БМВ между синим Вольво и раскуроченной девяткой. Половина шестого утра. Снова набрал номер брата. Безуспешно. Пусть только попробует не открыть домофон. Вышел из автомобиля и, подняв голову, взглянул на темные окна на седьмом этаже восемнадцатиэтажной высотки. Странно, что приезжая сюда раз-два в год, я никогда не испытывал наплывов ностальгии или светлой грусти по юности. Вероятно, причина скрывалась в том, что не так много светлого хранилось в воспоминаниях о юности. А детские годы… Они остались где-то очень далеко в тайниках памяти, и их вытеснили события, которые до конца жизни будут ассоциироваться с горечью утраты.
Быстро поднявшись по ступеням, я набрал в домофоне номер квартиры. Секунд тридцать слушал монотонную трель, потом наконец-то раздался механический щелчок, сигнализирующий о том, что меня впустили. Консьерж, заметив визитера, подался навстречу из своей стеклянной будки, но я, махнув рукой, рванул к лифту, который как раз открылся перед моим носом, выпустив вечно пьяного соседа с шестого этажа. Нажав заветную цифру семь, я снова вернулся к воспоминаниям о семи злополучных монетах. Взгляд непроизвольно цеплялся за надписи, нацарапанные на стенах лифта. Некоторые из них делал я еще мальчишкой. Почти все они были матерного и нецензурного содержания, но имелись и романтичные. «Кирилл и Вера = секс и любовь». Жизненно. Правда? Вот так увековечиваются имена соседских девчонок, с которыми я познавал основы плотских отношений. Вера была первой, и она запомнилась мне веснушками на носу, заливистым смехом и огненно-рыжими волосами.
Наш бурный роман выпал на летние месяцы и в один теплый вечер мы с ней укатили на электричке в деревню к ее бабушке. Захотелось романтики полевых лугов, а не подъездной вони. Мне шестнадцать, ей столько же – самый пик гормонального всплеска. Вера заверила меня, что бабуля почти не слышит и не видит; к тому же в деревенском домике имелся флигель, где можно надежно спрятаться от слеповатой старухи и предаться разврату. Но Вера недооценила бабулю, которая нашла нас следующим утром. До сих пор помню, как труханул не по-детски, когда она ворвалась во флигель в длинной рубахе и с седыми, торчащими во все стороны, космами, уставилась на меня подслеповатым, белёсым взглядом, размахивая костлявыми руками и, осеняя себя крестом, скрипучим голосом гнала «Иуду», то есть меня, прочь. Я жутко испугался, сбежал сломя голову, босиком, в штанах на левую сторону и футболке, надетой задом наперед, оставив во флигеле куртку с ключами и деньгами на обратную дорогу.
Напрасно я ждал Веру на местной станции. Меня, растерянного и голодного пожалела какая-то сердобольная тётенька, тоже ожидающая электричку и купила мне билет. Иначе пришлось бы, наверное, возвращаться к безумной старушенции или идти пешком по рельсам. Причем второй вариант меня пугал куда меньше, чем первый. Смешная история. Только Вера так и не вернула мне ни куртку, ни ботинки. Я не видел ее до конца каникул, а потом ее семья переехала и она сменила школу. Я так и не понял, чем не угодил рыжей хохотушке, но горевал не долго. Шестнадцать лет такой возраст, когда каждая трагедия кажется масштабным апокалипсисом, но уже в свете следующего дня печаль проходит и жизнь снова бьет ключом. Иногда по голове, чаще ниже. И все же именно в ту бессонную ночь, не сомкнув глаз до самого рассвета из-за бросившей меня девчонки, я впервые горел во сне. Тогда мне казалось случившееся обычным кошмаром, и я забыл бы о нем, не повторись он снова. Ровно через неделю. Потом, со временем стали появляться другие смертоносные сны и к восемнадцати годам с пугающей цикличностью заполнили шесть из семи ночей в неделе.
Несколько раз звоню в дверь родительской трешки, прислушиваясь к звукам внутри квартиры. Потеряв терпение, сжимаю руку в кулак и несколько раз ударяю. Наконец, за дверью слышатся шлепающие шаги, раздается щелчок открывающегося замка и на пороге появляется … чудо в перьях.
И нет, это не метафора. Перья настоящие. Они торчали из шевелюры круглолицей полной тетки в длинной футболке неопределённого цвета, обтянувшей гусеничные телеса. Я оторопело уставился на необъятную мадам, а она в свою очередь на меня, уперев руки в бока и мрачнея с каждой секундой.
– Чего надо? – недружелюбно спросила дама. Из квартиры донеслось детское хныканье, пахнуло чем-то кислым. Может, я ошибся дверью? Нет, вроде. Или Темка себе женщину завел? С детьми… Хмм, тоже маловероятно. Мадам уж больно дородная и возрастная.
– Я…, – нервно сглотнул, глядя в прозрачные голубые глаза теряющей терпение дамы. – Мне бы Артема позвать.
– Какого еще Артема? Нету таких. Я думала, муж вернулся, сдуру открыла. Накидался, что ли с утра? Приличный, вроде, – она угрожающе сдвинула брови, собираясь захлопнуть дверь перед моим носом.
– Нет, вы не поняли, – я выставил руку и женщина побагровела от гнева. – Подождите. Не пьяный я. Тут мой брат живет. Артем Чернов.
– Ну? – на лице крупном мадам мелькнула какая-то мысль. – Жил такой. Теперь мы, Потаповы, живем. Квартиру эту купили, – сощурила подозрительно глаза с блеклыми ресницами. – А ты чего хотел-то? У нас документы в порядке. Риэлтор все проверил. Так что иди и ищи своего брата в другом месте. Поднял ни свет, ни заря, детей разбудил, – продолжала возмущаться женщина.
Я отступил назад, все еще пребывая в глубоком шоке, и мадам Потапова хлопнула дверью, пробормотав напоследок что-то про аферистов и вымогателей.
– Что, бл*дь, за сумасшедший дом? – прохрипел я, прислоняясь спиной к облупившейся стене. Дрожащими пальцами достал из кармана пиджака телефон и в очередной раз набрал номер брата. На этот раз мелкий сучонок взял трубку.
– В конец охренел, Тём? Ты совсем больной на голову? Скажи, какого лешего в родительской хате живут какие-то Потаповы? – завопил я осатаневшим голосом. Из дверей снова появилась голова дамы с перьями.
– Орать будешь, полицию вызову. Проваливай давай. У меня участковый близкий родственник, – заявила она и снова громыхнула дверью.
– Кирилл, это Вероника, – ответил в трубке голос, который я меньше всего ожидал услышать. Я перестал удивляться и обречённо ждал объяснений. – Артём у меня. Ты помнишь адрес?
– Да, – выдохнул я сипло. Оторвался от стены, сделав шаг в сторону лестницы. Голова закружилась, к горлу подступила горечь.
– Квартира 328, – сообщила доктор Божич и отключилась.