Книги

Куда приводят грехи

22
18
20
22
24
26
28
30

Я опустил ладони, открыл глаза и включил рассудок, активировал логическую и беспристрастную часть своего мозга. Медленно поднялся на ноги и, проглотив горький комок, образовавшийся в горле, подошел ближе. Ее вторая рука находилась под окрашенной кровью водой. Я рассмотрел несколько глубоких порезов на запястье точно таких же, как на другой руке, но эта была сжата в кулак, словно в нем она пыталась удержать что-то. Я начал действовать на чистом инстинкте. Не анализируя. Не строя предположений. И не сомневаясь…

Сняв пиджак, я повесил его на один из крючков на стене. Расстегнул пуговицы на манжетах и закатал рукава. Я не думал, зачем и почему это делаю, когда запустил правую руку в кровавую остывшую воду и попытался разжать кулак девушки. Один за другим расцепил все еще гибкие пальцы и подхватил то, что выпало из ее ладони, а затем вытащил из ванны. Красная вода стекала по локтям, намочив рубашку, капала на ботинки, а я потрясено смотрел на зловеще поблескивающую в моих пальцах золотую монету.

Глава 7

Вторник

Абсолютная, кромешная тьма. Холодная, уродливая и бездушная, наполненная скрежетом, свистом ветра, зловещим криком птиц и нарастающим гвалтом ожесточенных безликих голосов. Все ближе и громче, они обступают, требуют, кричат на незнакомом языке. Я ощущаю первобытную ярость и кровожадную агрессию, направленную на меня. Тьма все гуще, она давит на глазные яблоки, словно плотная тугая повязка. Все мои рецепторы взрываются, предчувствуя надвигающую смертельную опасность. Паника достигает критической отметки, но я не могу кричать. Мое тело скованно, неподвижно, кровь заледенела в венах, мышцы парализованы. Я вдыхаю смрадный воздух. Затхлые, тошнотворные запахи мокрой земли и разлагающихся тел. Грязь. Вонь, холод, вопли людей, которых не вижу. Ближе, настойчивее, злее. Холодный ветер пронизывает насквозь, я ничего не вижу и почти не чувствую оцепеневшего тела, но ощущения физических страданий, на удивление реальные, яркие, острые.

Я смотрю в глаза тьме, и она встречает меня. Неожиданно все затихает, словно растворяясь в тумане, уносится прочь, оставляя мрак и оглушающую тишину. Я пытаюсь вдохнуть, и в этот момент резкая, давящая боль сковывает горло, словно кто-то невидимый накидывает на шею петлю и скидывает меня вниз – в ад, в пропасть, в пекло… Боль переливается всеми оттенками мрака, выпивая мое дыхание до дна, сдавливая глотку, ломая позвонки, пока не остается ничего. Ни одного атома кислорода, удавка сжимается сильнее, и я беспомощно корчусь, не чувствуя почву под ногами, проваливаясь все ниже, глубже… пока тьма не принимает меня. Снова.

– Кирилл Сергеевич? Проснитесь, – настойчивое прикосновение к моему плечу резко вырвало меня из обители очередного кошмара. Я открыл глаза, возвращаясь из объятий смерти. Инстинктивно перехватил запястье следователя, пытающегося растолкать меня. Видимо, я заснул, пока он выходил в соседний кабинет, чтобы распечатать протокол допроса.

– Извините, армейская привычка, – проговорил я. Обеспокоенное лицо следователя все еще смазано, словно разъеденная кислотой фотография. В груди клокочет, пока я пытаюсь отдышаться. За окном загорелись первые лучи рассвета. Я уже говорил, не имеет значения, где я… Это всегда происходит.

Во вторник я умираю от удушья.

– Все в порядке? – спросил следак, присаживаясь за свой стол. Я повел затекшими плечами, все тело болезненно покалывало, в ноздри ударил сладковатый запах жасмина. Я через силу улыбнулся, пытаясь вспомнить имя пузатого следователя, с любопытством буравящего меня круглыми карими глазами.

– Да, нервная ночка выдалась, – кивнул я, вытягивая ноги и морщась от неприятных спазмов, пронизывающих онемевшие конечности.

– Я понимаю, – отозвался Кривов Олег Степанович. Я не вспомнил, а посмотрел на табличку с именем, стоящую на столе. Следователь двинул в мою сторону распечатанные листы и ручку. – Перечитайте, если все так, то поставьте подпись.

Взяв в руки протокол, бегло пробежался по строчкам. Два часа допроса и мои показания уместились на двух листах формата А4. Сухие факты, необходимые для создания общей картины случившегося. Я подробно и поминутно воссоздал свои действия с момента прибытия к дому Эллы Белевской. Открытая дверь, разобранная кровать, работающий телевизор и ее тело со вскрытыми венами на дне наполненной ванной. Я рассказал о ее тревожном звонке за час до происшествия и просьбе приехать, о подавленном состоянии девушки, связанном с гибелью нашего общего друга и коллеги, потому что знал, что данную информацию будут проверять. Я также сообщил о сексуальной связи с погибшей, которая длилась несколько лет, потому что наверняка найдутся свидетели, которые в курсе нашей интрижки. Я ответил на десятки наводящих вопросов – четко и уверенно. Я был максимально честен. Я сам вызвал полицию и медиков, которые зафиксировали смерть Эллы Белевской.

Я упустил только один факт, который, я уверен, имел отношение к случившемуся, как с Эллой, так и со Стасом. Мне сложно объяснить логически, почему я укрыл улику, почему продолжал молчать, совершая тем самым преступление. Я опустил взгляд на заляпанные кровью рукава рубашки… Прибывшей опергруппе, а потом и следователю я объяснил следы крови на своей одежде тем, что пытался вытащить Белевскую из ванной, надеясь, что ее еще можно спасти, используя свои навыки в оказании первой помощи. Мои слова не вызвали каких-либо сомнений, как и причина смерти Белевской. Самоубийство путем нанесения себе режущих ран ножом, найденным на месте.

– Да, все верно, – дочитав до конца, я поставил свою подпись и вернул следователю протокол. – Я могу быть свободен?

– Да, разумеется. Мы свяжемся с вами, если возникнут вопросы. Вы не собираетесь покидать страну в ближайшие месяц-два?

– Нет, – коротко ответил я, вставая на ноги. Перед глазами мелькнули серые мушки. Цветочный аромат, раздражающий обонятельные рецепторы заполнил все пространство кабинета Кривова Олега Степановича. Я знал, что, если бы задал ему вопрос…. Если бы поинтересовался, не ощущает ли он посторонних запахов, Кривов бы пожал плечами или повертел пальцем у виска.

– До свидания, Кирилл Сергеевич, – официальным тоном попрощался следователь. Ответив ему банальной фразой, я вышел из кабинета и направился к выходу. Зверски хотелось курить и принять тройную дозу кофеина. Спустя пятнадцать минут я удовлетворил обе потребности в ближайшем круглосуточном кафе, а вырванная из мёртвых пальцев Эллы золотая монета покоилась в кармане моих брюк и казалась горячей.

* * *

Телефон разрывался, пока я мчался в Чертаново, собираясь вытрясти, если понадобиться, душу из младшего брата, но выяснить, что за чертовщина второй день творится. И плевать я хотел, что еще ранее утро и Артем наверняка давит подушку, похрапывая и пуская слюни. Наворотил дел с чёртовыми монетами и дрыхнет сучонок. Трубку не берет. Последний факт приводил в звериную ярость. Тут, бл*дь, люди гибнут, а он спит. Послав брату несколько угрожающих голосовых сообщений, прибавил скорость, игнорируя предупреждающий писк радара.

Я летел по окутанной утренней дымкой Москве и одновременно решал рабочие вопросы, отвечал на звонки, используя гарнитуру, переносил назначенные встречи, успокаивал обеспокоенных сотрудников детективного агентства, которое за короткий промежуток времени понесло невосполнимые потери. Пришлось устроить в «Фемиде» внеурочный выходной, а Маргариту Лихачёву отправить без поддержки на открытие нового филиала фитнес-центра «Юпитер»; «Зевс» функционировал в обычном режиме, а моя голова взрывалась от непрекращающихся звонков, которые обычно всегда брала на себя Белевская.