«Конечно». Именно эта безусловность произвела на меня такой эффект. Породила желание убивать. К счастью, под рукой ничего тяжелого не оказалось.
– Она знает, что ты тут?
– Нет. Я пришла, потому что я твой друг.
– Ты
Ким от моего сарказма побледнела, но вообще она всегда была сильнее, чем казалась. Она не сдалась, не ушла.
– Да, – прошептала она.
– Скажи мне, друг мой. Твоя другая подруга, лучшая, Мия, она тебе сказала, почему меня бросила? Да еще и молча? Вы эту тему обсуждали? Или обо мне вообще даже речи не было?
– Адам, прошу тебя… – с мольбой начала Ким.
– Нет, Ким, я прошу тебя. Пожалуйста, ответь, потому что я вообще ничего не понимаю.
Ким сделала глубокий вдох и расправила плечи. Буквально на моих глазах решимость распрямила ей спину, позвонок за позвонком, словно ее потянули за веревочки, связывающие ее с подругой узами верности.
– Я пришла не о Мии разговаривать. Я с тобой хотела увидеться. Не думаю, что мне следует обсуждать ее с тобой и наоборот.
Ким заговорила как соцработник, непредвзятое третье лицо, и мне снова захотелось ее ударить. За все вот это. Но я просто взорвался.
– Тогда какого черта ты приперлась? Какой от тебя толк? Ты мне кто? Кто ты без нее? Никто! Ничто!
Ким неловко попятилась, но потом снова подняла на меня взгляд – полный не злобы, а нежности. Но это лишь взбесило меня еще больше.
– Адам… – начала она.
– Катись отсюда! – прорычал я. – Не желаю тебя больше видеть!
А Ким такая, ей дважды повторять не надо. Так что она ушла, не сказав больше ни слова.
В тот вечер я не мог ни спать, ни читать, просто ходил по комнате несколько часов подряд. И пока я стаптывал старенький дешевенький родительский ковер, во мне нарастала какая-то лихорадка. Она казалась мне живой и неизбежной, как, бывает, с похмелья точно знаешь, что тебя вот-вот вырвет. У меня зудело все тело, и это чувство требовало выхода наружу, пока, наконец, оно не прорвалось с такой силой, что я сначала принялся колотить по стене, а потом, поскольку было недостаточно больно, по оконному стеклу. Осколки резали руки, и боль, а затем и порыв холодного февральского воздуха принесли достаточное удовлетворение. И от этого же шока у меня внутри словно что-то пробудилось от глубокого сна.
В эту ночь впервые за год я взял в руки гитару.
И снова начал писать песни.