— Сто тысяч ведьм! Здесь, никак, мирная конференция? — крикнул он, весело ковыляя по круглым ступеням вниз.
— Забастовка протеста, — ответил Падди.
Он выразительно посмотрел на соседние котлы, закурил и гулко добавил:
— Парни, бросай лопаты, садись. У кого нет табака, может заимствовать… Шорти, валяй ко мне, побеседуем.
Шорти, достал из кармана прямую английскую трубку и сел с ним рядом.
— Сон или явь, не знаю, не видел, — проговорил он, расширив в притворном испуге глаза и выразительно жестикулируя. — Мокрый, испятнанный, руки в узле, рожа углем замазана… Гляжу, ко мне драпает. Руки, говорит, миленький, развяжи… Ради бога!
— Подвезло бестии, не растопил жир, — добродушно вздохнул ирландец.
Шорти с невозмутимой серьезностью продолжал:
— Я ему ножичком по веревкам ч-чирк… Он платок к голове и — кверху.
— К лекарю побежал, дыру в башке бинтовать, — усмехнулся кореец.
От задних котлов подошел встревоженный Штумф. Во время драки он так же, как и Янг-Чен, оставался безмолвным свидетелем, не желая вступать в опасный конфликт с начальством. Шныряя беспокойно глазами, он мрачно предостерег:
— Держись теперь, парни: от лекаря к чифу пойдет… Засудят!
Бертье пренебрежительно сплюнул.
Китаец Янг-Чен тоскливо смотрел на топки. Пламя тускнело. Сквозь крупную сетку колосниковой решетки сыпались золотистые яркие угольки.
Могучая привычка к труду, томительный страх, что топки погаснут, подняли кочегара с настилки и пододвинули к задним котлам. Янг-Чен механически взял резак, открыл притухшую топку, подломал шлаки и, действуя привычно лопатой, торопливо покрыл колосник свежим топливом. Бертье, косясь на китайца, проговорил:
— Расскажу я вам, парни, сказку. Мне ее третьего дня Ярцев рассказал. Хоть это и сказка, а в ней правды о нашем брате рабочем больше, чем в газетных статьях.
Рабочие сдвинулись плотнее. Француз задумчиво начал:
— Посадили свободного рабочего человека в тюрьму, на остров…
— Кто ж его посадил туда?
— Не мешай, Падди. Мало ли на земле сильных мерзавцев, которые гноят нашего брата по тюрьмам! — сказал сухо Ким.