— Наверное, переползла во сне, — бормочу я.

Единственная настоящая размолвка у нас вышла именно по этому поводу.

«Мэтт — отец Кейти и Джастина, — говорила я. — Ты не можешь ожидать, что я никогда не буду с ним видеться».

Саймон пусть и неохотно, но внял моим аргументам.

«Но у него нет причин приходить в этот дом, верно? Сидеть у нас в гостиной, пить кофе из наших чашек…»

Его требование было ребячливым и иррациональным, но я не хотела ссориться с Саймоном, и тогда такое решение показалось мне компромиссом.

«Ладно, — согласилась я. — В дом он приходить не будет».

Когда я опять открываю глаза, на прикроватном столике стоит стакан воды и лежит небольшая упаковка таблеток. Я принимаю две сразу, потом встаю. Блузка съехала, брюки измялись. Я переодеваюсь в теплую хлопковую пижаму, а сверху набрасываю шерстяную кофту.

Уже девять вечера. В кухне я нахожу остатки ужина — похоже на говяжье рагу. Ноги все еще подгибаются, от долгого сна в голове туман. Я иду в гостиную — Саймон, Джастин и Кейти смотрят там телевизор. Все молчат, но это уютное молчание, и я некоторое время стою в дверном проеме, любуясь своей семьей. Кейти замечает меня первой.

— Мам, тебе лучше? — Она отодвигается на край дивана, чтобы я могла присесть между ней и Саймоном.

Я сажусь, устав после спуска по лестнице.

— Не очень. Слабость просто ужасная.

Я уже много лет не чувствовала себя настолько больной. Кости ноют, к коже больно прикасаться, в глазах щиплет, и жжение проходит, только если зажмуриться, а в горле першит так, что трудно говорить.

— По-моему, у меня грипп. Настоящий грипп.

— Бедняжка…

Саймон обнимает меня за плечи, и Кейти впервые не отпускает язвительное замечание насчет «прилюдного проявления чувств», как она выражается.

— Может, тебе чаю приготовить? — Даже Джастин, похоже, волнуется за меня. Наверное, я очень плохо выгляжу.

— Лучше водички. Спасибо.

— Не за что. — Встав, он сует руку в карман и вручает мне конверт.

— Что это? — Внутри я вижу толстую пачку двадцатифунтовых банкнот.