Свет так резанул по глазам, что Саша вынужден был снова зажмурить их.

— Ну и заставил же ты поволноваться нас, сынок…

— Гх-х-х… — попытался выдавить из себя Александр, но пересохший язык не слушался его. Просто пересохший, а не присыпанный раскаленным песком!

В губы осторожно, но все равно отозвавшись болью где-то в скулах, ткнулось нечто гладкое и прохладное, из чего в обожженный сухостью рот потекло что-то восхитительное, вкуса чего сразу было не различить.

Не пытаясь больше открыть глаза, молодой человек наслаждался питьем, стараясь подольше задержать живительную влагу во рту, не дать ей провалиться в желудок без толку. И только когда прорезался терпкий вкус холодного чая с лимоном, уступил жаждущему организму…

— Ну, все — хватит, хватит… — Питье отняли у Саши, и он, негодуя, потянулся за потерей, будто младенец за соской. — А то будешь, как тот грудничок в рекламе: пью и… это самое. Ты ведь не маленький мальчик, подгузнички тебе менять!

Мамин голос. А где же…

— Где я? — слова выговорились против ожидания легко и просто.

— Дома, в постели. Все в порядке. Уже в порядке…

— Что со мной?

— Где ты умудрился подцепить лихорадку?

О, это уже голос отца!

Открыть глаза было трудно, но в конце концов Саше это удалось.

— Здравствуй, папа…

— С добрым утром, сынок. — Павел Георгиевич был, как всегда, язвителен и сух. — Я не слышу ответа.

— Лихорадка?

— Да, одна из разновидностей малярии. Ты представляешь, чего нам с мамой стоило уломать врача не забирать тебя в инфекционную лечебницу?

— Ничего не понимаю…

— Какой идиот выпустил тебя из Афганистана без карантина? Как ты вообще умудрился въехать в Империю без соответствующей проверки?

— Прекрати, милый, — положила ладонь на рукав негодующего супруга мадам Бежецкая. — Ты же не санитарный инспектор! Вспомни, каким сам был в молодости. Забыл Гуаньчжоу? А Бенгальскую экспедицию?