— Бежецкого? — изменился в лице Кавелин. — Что ж ты… молчал? За мной!
Отряд ворвался в мастерские.
— Туда! — махнул рукой ротмистр, сориентировавшись на чей-то полустон-полукрик, тянущий на одной ноте: «О-о! О-о! О-о!..»
Весь пол был залит красным, и опередивший ротмистра жандарм едва не разъехался в огромной, лаково блестящей луже. А еще по полу протянулись какие-то белесые щупальца…
— Нашли время! — оттолкнул согнувшегося пополам в приступе рвоты подручного ротмистр. — Кисейная барышня!
Ему самому давненько не приходилось бывать на бойне, но не показывать же слабость перед подчиненными! Осторожно ступая по липкой крови, он подошел к скрутившемуся в тугой узел человеку в синем комбинезоне и прикоснулся ладонью к его шее.
— Он жив, — услышал жандарм знакомый голос. — Только что вопил, как резаный.
— Поручик? — обернулся Кавелин к Александру, сидящему на ящике с пистолетом в опущенной руке. — Опять вы на моем пути? Я же предупреждал вас!.. Что с вами? — обратил он наконец внимание на бледность молодого офицера и его скованную позу. — Вы ранены?
— Вроде бы нет… — слова давались поручику с трудом, глаза блуждали. — Но что-то мне не по себе…
— Еще бы, — кивнул ротмистр на стонущего Деревянко, над которым склонились сразу трое жандармов. — Это вы его так разделали? Я вас недооценивал, Бежецкий!.. Э! Э! Ну-ка взбодритесь!..
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НАД ПРОПАСТЬЮ
Ты, покорив меня, не многого достиг.
И от грехов моих убыток не велик.
Вручать и отбирать не утруждайся больше:
Вручаешь поздно Ты, а отбираешь вмиг.
11
Волоча на плечах неподъемный груз, Александр брел и брел по раскаленной каменистой пустыне, едва передвигая ноги.
Невозможно шагать, когда на каждой ноге висит, вцепившись клыками в ботинок и плотоядно урча, по огромному зверю. На правой висел белый и пушистый, похожий на кота Маркиза, некогда — Сашиного любимца. Так бы и погладил, почесал за ушком, если бы не яростный взгляд налитых кровью, совсем человеческих глаз… Того, что волочился за левой, погладить не решился бы и самый бесстрашный в мире укротитель — короткошерстный, почти голый, поджарый, угольно-черный зверь кротко глядел на свою жертву серо-голубыми, тоже человеческими глазами…
Хотя пейзаж вокруг был знаком до мелочей, нес на плечах поручик вовсе не раненого фон Миндена: его пригибала к земле огромная каменная глыба — выщербленная пулями и окрашенная кровью. Одна из тех, меж которых он, чтобы спасти свою жизнь, оставил умирать безвестного солдатика. Покорную пешку в игре, придуманной вовсе не им.