— Войдите! — рявкнул лейтенант, весь еще во власти заковыристых оборотов, на которые сегодня, как никогда ранее, был плодовит его мозг.

— Можно, товарищ лейтенант? — просунулся в комнату сержант Барабанов, ротный писарь и человек насквозь гражданский.

— Заходи, Барабанов, — вздохнул Александр, откладывая в сторону изгрызенную в творческих потугах шариковую ручку: как и большинство офицеров и прапорщиков полка, он устал бороться с этим «гражданином», ни в какую не признающим воинского этикета. — Присаживайся.

Писарь плюхнулся на жалобно взвизгнувший табурет (и как он умудрялся сохранять такие телеса при весьма скромной «перестроечной» кормежке?) и со стуком выложил на стол перед лейтенантом монету.

— Ну и что это ты мне приволок? — Саша, ни черта в коллекционировании не понимающий, даже не попытался взять тускло-белесую «серебрушку» в руки. — Похвастаться больше не перед кем своими трофеями?

Всему полку было известно, что сержант умудряется даже здесь, в Афганистане, отдавать дань своему хобби — нумизматике. Кто-то смеялся, кто-то крутил пальцем у виска, но большинство признавало право солдата на «гражданские заморочки». В конце концов — вполне безобидная степень сумасшествия. Не анашу втихаря покуривать или за самогоном под колючей проволокой ползать по минному полю. Некоторые даже помогали писарю, притаскивая с боевых, то одну старинную монетку, то целую пригоршню. Бежецкий тоже как-то пополнил коллекцию сержанта парой не то иранских, не то пакистанских — «арабских» одним словом — монет, заслужив тем самым горячую благодарность великовозрастного дитяти.

— Да это вы мне скажите, что это такое, товарищ лейтенант, — негодующе блеснул очочками Барабанов.

Пришлось брать монету в руки, рассматривать со всех сторон.

— Ну, двадцать копеек… Царские, — Бежецкий перевернул монету. — Тысяча девятьсот шестьдесят девятый год… Стоп.

— Вот именно! — писарь торжествовал. — Какой царь в шестьдесят девятом? Его же на пятьдесят два года раньше свергли!

— Ну и замечательно. Мне-то какое дело до этого?

— Да ведь мне Перепелица этот двугривенный сменял! За две пачки «Примы».

— И что? Отобрать обратно? Он их уже скурил, наверное… Постой, — начало понемногу доходить до лейтенанта. — Когда сменял?

— Да вчера!

Александр задумался.

— Вот что, Барабанов, — он убрал монету в карман. — Позови-ка ты мне этого Перепелицу.

— А монета?

— Была и нету! — пошутил Бежецкий. — Было ваше, стало наше. Иди, иди, Барабанов…

Как ни крути, а добро, которое солдаты натырили тогда по карманам у убитых «духов», могло стать единственным доказательством того, что он, лейтенант Бежецкий, ничего не придумал. Ведь когда раненого Максимова «вертушкой» отправили в Кабул, на всякий случай долбанув пару-тройку раз «нурсами» по мертвому селению (по просьбе лейтенанта, конечно), он с солдатами таки спустился к кишлаку и обшарил там все. Увы, никаких следов боевиков обнаружить не удалось. Даже между камнями, где шел бой, не то что трупа — гильзы найти не удалось. Словно подмел все кто-то, да так аккуратно, что ни единой не оставил.

И камни заодно от пулевых выбоин «залечил».