— Пожалуй, я смогу исполнить вашу просьбу, мадам. — Бастиан приподнялся на ложе и принял из рук Брунгильды музыкальный инструмент, предусмотрительно доставленный в покои больного. Он тронул струны тонкими пальцами, чуть подкрутил колок, вслушиваясь в звучание, и запел, будто фокусник извлекая из деревянного короба звуки, то нежные, то тревожные, то вовсе пробуждая источники слез в уголках глаз.
— Да, да, я помню это, — вдруг, в каком-то почти суеверном ужасе распахнув глаза, зашептала Брунгильда. — Помню, как посреди раскаленной докрасна пустыни, меж чахлых стволов дерева тифу, собирается великое множество чудищ, одно ужаснее другого. Я вижу это будто сверху, будто лечу над пустыней.
Бастиан продолжал играть, вплетая музыкальные фразы в отрывистое повествование собеседницы.
— Там еще много таких, — продолжает хозяйка замка. — Гигантские нетопыри с клыками, точно у волка, и зубчатыми когтями, разрывающими не только плоть, но даже и доспех из дубленой кожи. А затем на пустыню опускается тень…
Брунгильда кивнула, точно в лад отвечая на слова менестреля.
— Да, конечно, драконы. Но здесь не они. Тень сгущается, становится темнее угольного дыма. Но это не дракон, совсем не дракон. Хотя я вижу, как блестит чешуя, напоминающая константинопольский доспех. Но это не человек, он невероятно огромен, так что я, даже и с крыльями, легко бы уместилась на его мизинце, будто курица на насесте.
Бастиан вновь ударил по струнам, выдавая жесткий, почти маршевый ритм.
— Да, да, я вижу, как он поднимает руку и оттуда, будто зерно для птиц, наземь высыпаются мечи.
— продолжал вдохновенный певец, –
— Да-да! Этот странный, в блестящей чешуе, он стоял, будто чуть раскачиваясь. Все время раскачивался и говорил. Мне показалось, что он похож на застывший над пустыней черный смерч, сотканный из дыма вихревой столб, принявший облик человека. Колеблющийся и всякий миг меняющий свой вид, — тихо ответила хозяйка замка, лицо ее в это мгновение было совсем бледным, будто по ту сторону ложа маячил ужасный призрак, и она ясно слышала его голос. — А потом он рассыпался в пыль, темную, совсем легкую пыль. И пропал.
— Вам бы следовало отдохнуть, благородная госпожа Брунгильда, — приглушая ладонью звон струн, посоветовал Бастиан. — День был тяжелый, вы устали. Да и мне сон совсем не повредит.
— Ты прав. — Брунгильда поднялась с табурета, приблизилась к окну, чтобы вдохнуть свежего ночного воздуха, и вдруг напряглась. — Из ворот замка выезжает всадник. В такое-то время? — удивленно пробормотала она. — О, да это Мустафа! Неужели и впрямь решил жаловаться моему супругу? — Она пристально следила за всадником, прямо за мостом пустившего коня в галоп. — Уж как торопится! Впрочем, о чем я? Это дорога не в Париж, а к аббатству Святого Эржена!
Чуть свет Бастиан распахнул глаза, приподнялся на лежанке и с удовольствием оглянулся. Свежий утренний ветер пробивался через незастекленное окно, принося с собой шелест листьев плюща, увивавшего башню. После вчерашнего «психоаналитического сеанса» он чувствовал душевный подъем, как бывало всякий раз, когда нащупывал едва заметную тропку, ведущую на правильный путь. То, что видела гарпия, жившая некогда одной жизнью с заточенной в склепе девицей Брунгильдой, воистину не имело цены. Ее атавистические воспоминания, извлеченные, по сути, из недр чужой памяти, были словно дорожные указатели посреди безлюдной пустыни. Ему не терпелось поделиться своими догадками с Рейнаром, но тот в ответ на вызов недовольно буркнул, «мол, конец света еще не наступает, а все остальное может подождать», и отключил связь. Но сейчас он сам появился на канале закрытой связи, пребывая на этот раз в отличном расположении духа.