Этим различением истинных и воображаемых человеческих потребностей психология Маркса говорит об одном из самых важных положений, касающихся теории потребностей и влечений. Вопрос о том, как отличить человеческие и нечеловеческие, истинные и воображаемые, полезные и ядовитые потребности, является, несомненно, фундаментальной психологической проблемой, которую ни психология, ни фрейдовский психоанализ даже не начинали исследовать, поскольку не делали такого различия. Да и как они могли бы его сделать, когда их моделью является отчужденный человек, когда тот факт, что современная индустрия создает и удовлетворяет все больше и больше потребностей, что воспринимается как признак прогресса, когда концепция свободы наших дней по большей части отражает свободу потребителя выбирать между разными и практически одинаковыми марками одного и того же товара, доступными ему по цене, – свободы потребителя, совершенно отличной от свободы предпринимателя XIX столетия? Только диалектическая и революционная психология, которая видит человека и его потенциал за внешностью ущербного индивида, способна провести различие между двумя видами потребностей, изучение которых может быть начато теми психологами, кто не путает внешность с сущностью. Следует заметить, что Маркс, сделав такое различение, был вынужден заключить, что бедность и богатство, аскетизм и роскошь – не противоположности, а эквиваленты, базирующиеся на фрустрации человеческих потребностей.

До сих пор мы имели дело с Марксовой концепцией влечений и потребностей в общей форме. Можно ли в психологии Маркса найти что-то более специфическое? Разумеется, можно, хотя ни в коей мере не столь систематизированное и полное, как можно было бы рассчитывать найти в работах, посвященных исключительно психологии.

Как уже говорилось, для Маркса концепция любви – центральная при описании отношений человека с внешним миром. Центральная она и для процесса мышления; основной пункт критики «герра Эдгара» в «Святом семействе» – как раз то, что он пытается избавиться от страстной любви ради того, чтобы найти спокойствие познания. В этом контексте Маркс приравнивает любовь всему, «что есть жизнь, всему, что есть непосредственный чувственный опыт, тот реальный опыт, о котором заранее не известно, когда и откуда он придет». В том, что касается человеческих отношений, Маркс полагает, что «непосредственное, естественное и необходимое отношение одного человеческого существа к другому есть отношение мужчины к женщине… Отношение мужчины к женщине есть самое естественное отношение одного человека к другому».

Очень интересно сопоставить эту Марксову концепцию с концепцией сексуальности по Фрейду. Для Фрейда сексуальность (а в более поздних работах разрушительность) есть центральная страсть мужчины. Как я уже указывал, эта страсть понимается как использование мужчиной женщины для удовлетворения химически порождаемого сексуального голода. Знай Маркс теорию Фрейда, он раскритиковал бы ее как типично буржуазную теорию использования и эксплуатации. В центре Марксовой концепции человеческих отношений мы находим не сексуальность, а Эрос, лишь одним из выражений которого является сексуальность. Здесь под Эросом понимается специфическое влечение мужчины и женщины друг к другу, что является фундаментальным влечением всей живой материи.

Другой базовой категорией психологии Маркса является противопоставление жизни и смерти, не в биолого-физиологическом смысле, а в психологическом. (Во многих отношениях эта концепция затрагивает фрейдовские инстинкты жизни и смерти, но без предположения о биологическом субстрате; скорее она приближается к тому, что я называю биофилией и некрофилией – любовью к жизни и любовью к смерти.) Может быть, самый главный вопрос в психологии Маркса заключается в том, мотивированы ли человек, класс, общество духовным родством с жизнью или со смертью. Именно в этой дихотомии коренятся в эмоциональном плане вражда Маркса к капитализму и любовь к социализму. Это различие Маркс упоминает во многих местах; я процитирую только самое известное его высказывание, содержащееся в «Коммунистическом манифесте»: «В буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В коммунистическом обществе накопленный труд – это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих. Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим; в коммунистическом обществе – настоящее над прошлым». Или, как говорит Маркс в другом месте, власть капитала есть «владычество над живым человеком мертвой материи». Эрос и любовь к жизни – два центральных влечения неотчужденного человека. Они заданы человеческой природой и проявляются в тех общественных условиях, которые позволяют человеку быть тем, чем он мог бы быть. В число страстей, которые создаются капиталистическим обществом и правят в нем человеком, Маркс включает все виды алчности как заменителя любви и жизненной силы, а именно стяжательство, жадность, потакание своим слабостям. Его анализ аскетичного, накопительского характера буржуа XIX столетия и сибаритства тех, кто мог позволить себе роскошь, являет собой знаменательную веху в развитии динамической характерологии применительно к разным классам общества. Поскольку все психологическое мышление Маркса динамично, а не бихевиористски-описательно, эти характерологические черты и марксова концепция характера должны пониматься в динамическом смысле. Они представляют собой относительно постоянные страсти и желания, определяемые экономическими и общественными условиями. Маркс обращается здесь к великой социопсихологической работе Бальзака, который рассматривал изучение характера как изучение тех «сил, которые мотивируют человека». Труды Бальзака во многом раскрывают психологические принципы Маркса. Между прочим, следует добавить, что если читать письма Маркса к Энгельсу, особенно их полные немецкие оригиналы, можно найти глубокую психологическую оценку индивидов, которая, хоть и не имеет художественных качеств описаний Бальзака, принадлежит к числу лучших психоаналитических изображений характера в терминах диалектического гуманистического психоанализа.

Этот краткий обзор Марксовой психологии влечений можно заключить его отзывом о ярости; особенно интересна его идея о том, что ярость может быть обращена на самого человека, – идея, которая позднее сыграла важную роль во фрейдовском психоанализе. Маркс писал: «Стыд есть разновидность ярости, обращенной против самого себя, и если бы вся нация действительно устыдилась, это выглядело бы, как если бы лев припал к земле, прежде чем кинуться».

Вклад Маркса в гуманистическую глубинную психологию не мог бы быть полностью понят без знания его отношения к сознанию и его концепции функционирования осознания. Его классическое выражение содержится в книге «Немецкая идеология»: «Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». Позднее, в предисловии к работе «К критике политической экономике», Маркс писал: «Не сознание людей определяет их бытие, но, напротив, их социальное бытие определяет их сознание». То, что в первом высказывании он называет «жизнью», во втором он говорит о «социальном бытии». Продолжая традицию, одним из выдающихся ранних представителей которой был Спиноза и которая более чем через пятьдесят лет нашла кульминацию в трудах Фрейда, Маркс опровергает преобладающее мнение о том, что сознание есть окончательный показатель и качество всей психической жизни. Маркс понимал – и в этом отношении более глубоко, чем Фрейд, – что сознание есть продукт конкретной жизненной практики, которая характеризует данное общество или класс. Оно «с самого начала социальный продукт», как и язык; оно возникает «из потребности, из необходимости общения с другими людьми. Хотя человек думает, что им руководят и мотивируют его собственные идеи, на самом деле он мотивирован силами у него за спиной, которые он не осознает». В то время как Маркс уже использовал термин «подавление» (Verdrängung) в отношении «обычных естественных желаний» в «Немецкой идеологии», Роза Люксембург совершенно ясно, следуя мысли Маркса, говорит о дихотомии между «сознательным» и «бессознательным». Поясняя высказывание Маркса о том, что сознание определяется социальным бытием, она пишет: «Бессознательное приходит раньше сознательного. Логика исторического процесса приходит раньше субъективной логики человеческих существ, участвующих в историческом процессе». В классовом обществе сознание человека неизбежно оказывается ложным сознанием, идеология, придающая видимость рациональности его действиям, на самом деле является следствием противоречий в любом классовом обществе, а истинная мотивация не рациональна.

Марксова концепция сознания и идеологии привела к одной из самых важных частей его теории революции. В написанном в сентябре 1843 года письме он говорит о сознании как о «вещи, которую мир должен оценить, хотя и не хочет делать этого… Наш лозунг должен быть таким: перестроить сознание не догмами, а анализом мифического сознания, неясного самому себе, будь оно религиозным или политическим». Разрушение иллюзий и анализ сознания – другими словами, осознание реальности, не осознаваемой человеком, – есть условие социальных перемен. Маркс дал много превосходных формулировок этого: нужно заставить «замороженные обстоятельства плясать, напевая им их собственную мелодию»; «требование отказаться от иллюзий в отношении собственных обстоятельств есть требование отказаться от условий, в которых нуждаются иллюзии». Человеку нужно стать «разочарованным человеком, который должен прийти в себя, чтобы вращаться вокруг себя, тем самым вращаясь вокруг своего настоящего солнца». Осознание реальности в качестве ключа к переменам есть для Маркса одно из условий социального прогресса и революции, так же как для Фрейда – условие излечения психической болезни. Маркс, не интересуясь проблемами индивидуальной терапии, не говорил об осознании как об условии индивидуального изменения, однако, имея в виду всю его психологическую систему, как я старался здесь показать, совершенно нетрудно провести такую связь[35].

Я верю, что когда главная забота Маркса – забота о человеке – будет полностью оценена, его вклад в психологию найдет признание, в котором ему до сих пор отказывают.