— Подождите, барон, и сядьте на стул. Я ещё не договорила. Вы были настолько нежны и благородны всё это время, что я, когда выйду за Вас замуж, буду ожидать того же самого всю жизнь. А всю жизнь прожить на таком взлёте невозможно. Ведь Вы сами, как человек военный, знаете, что можно быть настоящим героем, но нельзя быть таковым всё время, каждый день и каждый час. Между вспышками героизма наступает рутина жизни. И, поскольку и Ваши, и мои ожидания исключительно высоки, я боюсь этой рутины.
— Богиня! Моя золотокудрая богиня! — закричал барон. — Клянусь, что я всегда буду любить Вас!
— Верю! — ответила Гретхен. — Но любовь похожа на войну. Сейчас у нас был штурм крепости, мы оба были в азарте любовного сражения, а затем мы будем стоять лагерем и собирать силы. Поэтому я серьёзно сомневалась бы даже в том случае, если бы не было у меня самого главного аргумента. Я не смогу стать матерью Ваших детей. Врач сказал, что и насчёт этого ребёнка он считает просто чудом, как мне удалось его зачать и выносить. Мое чрево любвеобильно, но бесплодно.
Барон покачнулся и налил себе ещё вина. После трёх бокалов он выдавил:
— Мы можем усыновить ребёнка от служанки или от рабыни.
— И ложь будет разъедать наш союз. Я буду лучше искренней подругой Вам, чем плохой супругой. Прошу больше никогда не заводить разговор о свадьбе, а сейчас я уже чуть-чуть передохнула от нашей битвы, и вызываю Вас на вторую любовную дуэль. На сей раз я надеюсь Вас победить. А чувства мои к Вам всё расцветают и расцветают, и может статься, что через некоторое время мы будем почитать друг друга не как супруги, а ещё выше: Вы меня, как свою добрую фею и вдохновительницу, а я Вас — как своего возлюбленного героя и полубога.
И, не давая фон Шорену опомниться, Гретхен расцеловала его и вновь уехала с ним на неделю.
Решение
Генерал вернулся лишь через полтора месяца. Кое-что в городе начало малость разлаживаться, поскольку до этого держалось на огромном авторитете и мудрости губернатора. Он устроил хорошую распеканцию чиновникам и дня три приводил дела в порядок. Но уже на второй вечер зашёл на симпозиум. Нам пришлось с извинениями отказать одному из гостей (теперь мы обычно собирали пять желающих, чтобы иметь возможность принять неожиданно пожелавшего прийти шестого) и перенести его визит на следующий симпозиум: с губернатором был герцог де Линь, отец которого уже умер, и он унаследовал его титул. Герцог рассказал, что в Париже тоже кое-кто пытается устраивать симпозиумы, а затем начал их сравнивать.
— У вас совершенно запрещены непристойные разговоры, и подаётся лишь слабое вино. У нас подаётся шампанское и крепкое вино, хозяйки и все гости соревнуются в изящных непристойностях. У вас блюда больше похожи на античные, а у нас блюда практически такие же, как на обычных пирах знати, и лишь чуть-чуть замаскированы под античные. У вас строго соблюдается правило говорить лишь на классических языках, а у нас после первых трёх чаш вина все переходят на французский. У нас хозяйки пахнут сильными духами и явно соблазняют гостей. У вас они ведут себя весьма тонко и пахнут отличными восточными благовониями, запах которых намного возвышенней. Вот в Англии я видел один салон, где было почти как у вас, но хозяйка его, как истая англичанка, добившись популярности, захотела зарабатывать больше, и расширила число участников до двенадцати-восемнадцати, а это уже многовато. Правда, у неё отличный юноша, играющий роль античного музыканта и поэта, он декламирует стихи собственного сочинения, и совсем неплохие. Так что я чуть-чуть разочаровался в французских женщинах. Раньше я считал их несравненными в мире.
Герцог вздохнул.
— Я уже третий раз у вас, Лаида, но я чувствую, что и сегодня ты не выберешь меня. Почему же так? Неужели ты сомневаешься в моей нежности и щедрости?
— Я не сомневаюсь, Филоктет, в том, что ты совершенно не влюблён в меня и просто хочешь добавить ещё одно известное имя в свой список возлюбленных, — прямо ответила Лаида. — Если я почувствую настоящую влюблённость, я отвечу, клянусь Афродитой.
— Но ведь я хотел через пару дней ехать дальше в Петербург!
— Филоктет, я тебе не мешаю плыть дальше по своему пути. А я поплыву по своему.
Герцог вошёл в азарт.
— Но ты не представляешь, какие подарки я тебе приготовил!
— Я не о подарках говорю. Я не англичанка, не французская куртизанка, и не стремлюсь к драгоценностям ради драгоценностей, и к деньгам ради денег. Вот когда ты влюбишься в меня, я их с радостью возьму и постараюсь тебя отдарить всем, чем сумею.
Никто не осмелился вмешиваться в диалог, и лишь Суворов с прямотой военного его подытожил.
— Так что, дорогой мой друг Филоктет, хоть раз придётся тебе подумать не только о себе и даже в первую очередь не о себе. Мне такая задача нравится! — неожиданно добавил он.