— Наверно, Вы правы, — слова Виктора, действительно, подействовали, и девушка смогла успокоиться.
— Маша, давайте все-таки на «ты». К тому же Вы уже знаете столько всего обо мне, что с моей стороны будет просто неприлично и дальше принуждать Вас обращаться ко мне на «Вы». Я прошу, — это не было бестактностью с его стороны. Дело в том, что Виктор Романович был убежден: официальный тон показатель не столько уважения, сколько недоверия.
— Хорошо, я только рада, — теперь девушка уже откровенно улыбалась.
— Уже, наверное, поздно. Может, перенесем на завтра продолжение рассказа, а ты сможешь отдохнуть? Что скажешь?
— Нет, я бы хотела продолжить сегодня. Если ты сам, конечно, не устал. Я-то все понимаю, тебе ведь уже не двадцать лет…
— Вы гляньте, да у дамочки есть чувство юмора? Да я сейчас кофе выпью и хоть до утра могу не спать!
— Ну, вот и договорились: я сделаю нам кофе, а ты продолжай рассказ.
Сказать, что Виктор был удивлен увидеть Филиппа, не сказать ничего. От приятного потрясения юноша не мог больше произнести и слова.
— Ну что ты смотришь на меня, как на привидение, или, может, ты не рад меня видеть? — подойдя ближе и протянув руки, с широкой улыбкой говорил чудаковатый друг Виктора, одетый явно не по погоде — в белые легкие брюки и такую же белую рубашку.
— Ты жив… — медленно поднимаясь, негромко ответил Кротов, все еще не веря своим глазам. — Ты жив! — словно придя в себя, юноша подскочил и обнял Филиппа. — Как я рад тебя видеть!
— Я тоже рад, дружище, я тоже рад…
— Но как ты здесь оказался, как меня нашел? — в это время собака мирно лежала рядом и даже носом не повернула в сторону неизвестно откуда взявшегося Филиппа. Хороший сторож, что уж сказать.
— Ну, знаешь ли, не много нужно сообразительности, чтобы понять тебя, — сделав шаг назад, парень в белом положил руки Виктору на плечи, и, как когда-то делал отец, глядя в глаза, сказал. — Ты многое пережил за последнее время. Я тебе очень сочувствую, и знай: я больше тебя не оставлю. Чтобы не случилось, помни — я буду рядом, — после его слов совесть, словно металлическая игла, уколола в сердце. Ведь это Виктор его оставил: он его бросил, когда его похитил Федор. А теперь Филипп здесь и обещает заботиться о нем, как ни в чем ни бывало. Виктор решил, что друг его точно был святой.
— Постой. Как тебе удалось уйти невредимым от головореза Егора?
— Долгая история… — словно стыдясь чего-то, Филипп отвернул от собеседника взгляд и принялся смотреть вниз. — Можно сказать, мы договорились не трогать друг друга.
— Мы? Кто это мы, и почему они тебя послушали?
— Мы — это мой отчим, его покровители и Борис Сергеевич, — Виктор подумал, что, видимо, Аркадий был на самом деле влиятельным человеком. — Только для меня есть условие — меня никто больше не должен видеть и слышать. Вообще никто. То есть я никогда не смогу выйти с тобой в люди, познакомиться с твоими друзьями, женой, детьми… Ты должен никому не рассказывать обо мне и даже не упоминать, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Как-то это очень странно. То есть даже через лет десять я не смогу о тебе даже говорить?
— Да, именно так!
— Но почему? Может, этот Двардов уже умрет через десять лет! — Виктор все никак не понимал условия его товарища.