Он подхватил валяющийся рядом дрын и на крейсерской скорости полкилометра в час устремился навстречу страшным пришельцам.
— Зафыбу-у-у! — взвыл дед страшным голосом. — Уходитя! Бабка, внучка, фкорее пряфтесь!
— Не могу! Шмотри, они Няшку ишпугали, плохо ей! Ох, ты, боженьки мои, вштавай, вштавай внученька…
Существо корчилось и извивалось на земле. Аура любви и нежности, окружающая стариков, лишала ее последних сил.
— Дед, окстись! Мы на твоей стороне! Это не твоя внучка!
— Уходите! Я вас не жвал! Уходите! Батюшке Фтаврофию пожалуюфь — не пощадит!
— Дед!
Удар дрыном — и тот, что несет топор, останавливается. Трясет ушибленной головой. Дебильно улыбается. Дрын, следуя законам жанра, ломается, и в руках старика остается лишь жалкий коротенький кусочек.
— Не упал, — сказал здоровый скалясь. И замахнулся топором на деда.
— Стой! Отставить! — бледный прыгнул и всем телом повис на руке с колуном. — Идиот! Страже сдам! Уволю к чертям! Без ужина останешься!
Последняя угроза явно подействовала.
Детина опустил топор и недоуменно посмотрел на бледного. Пробасил:
— Почему-у-у? А че он… Он ведь первый на-а-а-ача-а-ал…
— Так, — сказал маленький… Ну, не маленький, нормального роста пришелец. Просто на фоне спутника кажущийся подростком. Хотя и широкоплечим, отлично сложенным. — Всем стоять. Слушать только атамана. То есть меня.
Разбойники, понял дед. Атаман и ватажник. А почему всего двое-то? Ну, разбойники — это не очень страшно, брать у него, кроме репы, нечего, а бедных за просто так лихие люди обижают редко. Наоборот, то монетку кинут, а то едой поделятся.
Разоруженный старик приложил ладонь к уху и кивнул, показывая, что да, слушает. А куда деваться? У амбала топор, а у этого, второго — на поясе две булавы шипастых болтаются. Но не снимает он их, да и не желает старику зла, иначе не удержал бы своего ватажника.
О! А может атаман его к себе, в ватагу возьмет? А чего? Дед он еще крепкий, песок сыплется в умеренных количествах, да и собственный дрын есть… ну, был.
— Это, — альбатрос (дед, наконец, вспомнил слово, обозначающее совершенно белых людей) ткнул пальцем в бьющуюся в судорогах девушку. — Не. Твоя. Внучка.
— А ты, альбатрош, откель знаеш? И шам-то, кто такой будешь?
— Почему альбатрос?