— А ваши старики? — спросил Лузгин.

— Наши старики умирают от голода, потому что нам нечего дать им. Вы нас ограбили, вы отняли у нас всё, кроме веры. Америка и евреи ограбили весь мир. А вы, русские, продались Америке и евреям. За грязный доллар вы отдали им свою землю. Вы недостойны жить на этой земле. Во имя Аллаха мы эту ошибку исправим.

— Слишком просто у вас получается, — сказал Лузгин, пытаясь поймать взгляд Гарибова. — Мир гораздо сложнее, чем вам представляется.

— Вы запутались, вы погрязли во лжи. — В глазах Гарибова ему почудилась лёгкая тень сожаления. — Ты забыл, что Америка сделала с нами? Разве ты не смотрел по телевизору, как она убивала мой народ? Где была твоя презренная страна? Перед кем она упала на колени? Вы так и не поняли, что мир отныне и навсегда разделился на две части. На тех, у кого есть вера, и на тех, у кого веры нет. И те, у кого веры нет, умоются своей собачьей кровью. Человек без веры — грязная собака. Вот если бы на вас напали бешеные собаки, разве вы, русские, не стали бы их убивать?

— Выходит, я для вас — собака.

— Ты хуже, чем собака, — спокойно произнёс Гарибов. — У собаки нет выбора, она собакой родилась. У тебя выбор был, но ты не захотел увидеть свет.

— Но разве веру утверждают автоматом?

— Глупец, — сказал Гарибов, роняя пепел под ноги. — Автомат — это метла в руках познавших истину. Аллах суров, но справедлив. Мир очистится. Мы исправим ошибку. Велик Аллах, и хвала исламу. Я закончил.

— Ещё вопрос, — сказал Лузгин.

Гарибов взглянул на него оценивающе и согласился:

— Давай.

— Вы совершенно отрицаете так называемую западную цивилизацию? Два мира, ваш и наш, не могут соседствовать? Что, место на земле есть только одному? Вы так считаете?

— Ты задал три вопроса. — Гарибов показал на пальцах. — А главный так и не сумел задать. Ты слеп и глух. Главный вопрос я тебе сам подскажу. Ваш мир живёт лишь для того, чтобы набивать своё брюхо, набивать свой карман, тешить свою грязную плоть. А человек веры каждый свой миг, каждый час, каждый день посвящает тому, чтобы приблизиться к Аллаху и войти в его врата. В нашей жизни есть смысл. В вашей — нет. Мы не боимся смерти. Вы боитесь.

— Неправда, — возразил Лузгин. — И среди нас есть люди, которым не страшно умереть.

— Согласен, есть, — сказал Гарибов. — Самые умные из вас на самом деле не боятся смерти. Потому что видят, что их жизнь не имеет смысла. Мы умираем с радостью — за веру. А вы? За что умираете вы?

— За родину, — сказал Лузгин. — Это важнее, чем вера.

Он сам не понял, почему и зачем произнёс эту фразу.

— Какую родину? — поморщился Гарибов. — Разве место имеет значение? Разве имеют смысл границы, проведённые глупыми людьми? Мир един, и нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его. Когда восторжествует истина, в мире не станет границ.

— Ну да, — сказал Лузгин. — Что-то ваши богатые страны не слишком вас, бедных, пускают к себе. Аллах един для всех, а нефтедоллары у каждого свои.

— Не богохульствуй, ты, — погрозил ему пальцем Гарибов. — И среди нас есть народы, которых Америка сбила с пути. Я сказал: мы исправим ошибку. Да пребудет с нами мир… Ты хоть что-нибудь понял, скажи?