Выслушав Щербина и осознав, сколько они для неё сделали, Александра попыталась бухнуться ему в ноги. Учитывая ограниченное пространство салона, да ещё и болтанку, сделать это оказалось совсем не просто, и попытка была вовремя пресечена командно-матерным рыком Пласта.

Дальше полёт проходил спокойно, и через какое-то время Степан Ерофеевич тронул за плечо задремавшую под монотонное гудение мотора Александру.

– Шура, просыпайся. Подлетаем.

– А?! Где мы?

– К Пензе подлетаем.

– Скорей бы, Степан Ерофеевич, сердце болит за дочку.

– Не боись, теперь-то всё и у тебя, и у неё хорошо будет. Держись крепче, кажись, садимся.

Самолёт сел мягко, коснулся полосы передними колёсами, чуть заметно клюнул носом на амортизационных стойках шасси, выровнялся и плавно опустил хвост. Потом долго куда-то катил и остановился только на краю взлётной полосы в тени здоровенных ангаров. Щербин вылез первым и помог спуститься Александре по хлипковатому для неё трапу.

– Вон, Шур, видишь, машина стоит? Нам туда, – Пласт показал на стоящий у дальнего ангара тёмно-зелёный грузовик, у которого собралось несколько человек.

Рассмотреть детали с такого расстояния было невозможно, но, кажется, все вдруг посмотрели в их сторону, и практически мгновенно одна из фигурок сорвалась с места и, не слушая несущиеся ей вслед крики, помчалась им навстречу. Пласт остановился и стал наблюдать за развитием событий. Пришлось остановиться и Шуре, у которой от чего-то защемило сердце.

К тому времени, как рванувший за бегуном грузовик догнал его и поехал параллельно, фигурка бегуна увеличилась до размеров, позволяющих увидеть, что это белобрысый коротко стриженный солдатик в мешковатой форме. Сидящий в грузовике что-то прокричал смешно размахивающему руками светленькому солдату, но, поняв, что тот никак не реагирует, махнул рукой и скрылся в кабине. Автомобиль ускорился и обогнал бегущего.

А Александра Некрасова вдруг совершенно отчётливо услышала: "Мама!!!" И побежала.