— Да мне-то ни к чему, — засмущался парень, стеснительно теребя свою рясу. — Пару хлебцев захвачу с поварни да в путь, а там… — Он беззаботно махнул рукой. — Уж как-нибудь накормят. Русь не без добрых людей, с голоду не помру. И в монастырях опять же то и дело буду останавливаться.

— А ты что же, лошадей голодом морить станешь? — строго спросил князь. — С собой-то больше одного-двух мешков овса не увезешь. А раскуются ежели, тогда как?

— Так я что же, верхом?..

— Зачем верхом? В возке покатишь, как положено.

— Пешком сподручнее, — вздохнул монашек.

Что и говорить, катить в возке намного приятнее, но как-то стыдно причинять князю столько неудобств. К тому же с лошадьми и впрямь без гривен не обойтись. Он-то, Пимен, и поголодать денек-другой может, чай, привычный. Всяко в его сиротской жизни бывало, а вот животина того не понимает. Имея ее, и впрямь без гривны не обойтись, а то и двух. Эхма, разор-то какой князю выходит.

Он виновато поглядел на Константина и робко предложил:

— А может, ну ее, поездку эту. Вон какие убытки выходят.

— Окупятся, — поучительно заметил князь. — Хорошие люди всегда все окупают, ты уж мне поверь. Так что тут скупиться нельзя, потом себе дороже выйдет. — И распорядился властно: — Подойдешь к Зворыке и скажешь, чтоб он тебе десяток гривен выделил. Хватит тебе десяти-то? Или мало?

— Сколько?! — вырвалось у монашка.

— А ты как думал? До весенней распутицы не успеешь, придется сани на телегу менять. Думаешь, за так сумеешь? Да и самому пить-есть надо. Не христарадничать же. Тебе такое и по чину не положено. Ты же не монах бродячий, понимать должен.

— А кто? — вновь вырвалось у Пимена, прежде чем он сообразил закрыть рот.

— Княжий летописец, — строго ответил Константин, а потом сказал и вовсе что-то мудреное: — А еще исполняющий обязанности начальника церковного отдела кадров.

Про исполняющего парень еще понял, про церковь и начальника — тоже, хотя над кем — не ясно, а вот про остальное…

— Забудь, — вновь засмеялся Константин, глядя на Пимена, превратившегося в живое олицетворение вопроса. — Должность твоя тайная, а потому тебе ее растолковывать все равно никому не придется. Просто пока мне в этом деле больше положиться не на кого. А ты не подведешь.

Пимен и впрямь не подвел. Чего это стоило, знал только он сам. Особенно тяжко было поначалу. Княжеская грамота, в которой строго-настрого наказывалось, чтоб ему всякий оказывал помощь в дороге, была, конечно, как нельзя кстати и не раз выручала монашка. Но это в пути.

В разговорах же пришлось трудненько. Потом, конечно, Пимен малость пообвыкся, полегчало, а по первости — хоть плачь. Молчали монахи, отмахиваясь от отрока, будто от надоедливой мухи. Да и со смердами тоже семь потов прольешь, пока на задушевный разговор вытянешь.

В первом монастыре Пимен проторчал больше десяти дней, пока до конца не уяснил, что к чему. Дольше все покатило быстрее и быстрее. Но до распутицы — и тут князь как в воду глядел — монашек все равно не успел управиться с поручением. И то хорошо, что удалось добраться до Владимира. Там монастырей что близ города, что в нем самом — видимо-невидимо. Пока один навестил, пока другой — глядишь, и распутица прошла, дорога подсохла.

Так что воротился он к князю посреди лета. На мелко исписанных листах монах поставил жирные точки напротив трех имен. И непонятно никому, даже если кто любопытный заглянет невзначай, и Пимену память хорошая. Словом, листы протягивал с гордостью и похвалу от князя принимал, лишь немного покраснев. Да и то больше от удовольствия, чем от смущения.

Но особенно ему по душе пришлось, когда Константин, внимательно выслушав Пимена, поинтересовался как бы невзначай: