– Ну, допустим, впишу в протокол, что обвинение в убийстве и политику с тебя можно снять. Пустяк лишь за тобой остался, гражданки Ведерникова, Горбунова, Ивасеева, Корзинкина, Мигунова и еще с десяток фамилий в списке подтвердили, что ты к ним приставал и посягал на… ну, ты понял. Так что три годика тебе по-всякому, и лети домой белым лебедем – в вуз тебе с судимостью дорога будет закрыта, а средним медперсоналом, если техникум закончишь, отчего нет? Ну чем ты недоволен, жертва аборта? Чего скулишь: «Отец меня бил, мать била, хоть вы меня пожалейте». Я и пожалел, с четвертного, а то и вышака, срок тебе скостил до трехи, в армии сейчас столько служат. Что значит «не та статья» – такая же, как прочие в УК–44. Что, хочешь, чтобы тебе еще и соучастие в грабеже приписали – о, как же я забыл, что-то с памятью моей стало, еще пять лет тебе положено – нет, не взамен, а вдобавок, поскольку заявления от потерпевших гражданок наличествуют, куда их деть? Ничего, в лагере тебя пожалеют – любви сполна хлебнешь, хе-хе. Пшел! Конвойный!
И тут этот придурок выпалил мне в лицо:
– Верно про вас говорят, не коммунисты вы, а разложились! Лучших девок себе – вам можно, вы герои! А при коммунизме должно быть, как Ленин сказал – все женщины общие, и отказать не моги! А я хотел лишь, чтобы меня любил хоть кто-то!
Сказал, и голову в плечи – ожидая, что я его ударю? Не видит, дурачок, что сам себе дополнительно жизнь осложнил.
– Конвой, отставить! А ты понимаешь, что сказал сейчас на чистую 58-ю статью? Не спал бы на лекциях по марксизму, или сходил бы в театр на «Синих коней» – то знал бы, что Ленин за равноправие женщин был и за их право выбирать тоже – так что эти твои слова есть самая что ни на есть антисоветская агитация и пропаганда. И светит тебе сейчас тридцать три года, в том числе и по очень поганой статье[39], а это для такого задохлика, как ты, все равно что вышак, с учетом ожидающей тебя страстной лагерной «любви» и сопутствующего обращения, до выхода стопроцентно не доживешь. Это все будет, если на сотрудничество со следствием не пойдешь – нет, на коленях ползать не надо, ты лучше скажи, кто тебе про эти якобы ленинские слова говорил, когда, где, кто еще присутствовал?
Да, при такой мрази даже кровавым сталинским палачом быть не грех. Хотя слабо верится, что этот слизняк хоть каким-то краем причастен к банде Странника, он там даже шестеркой не смотрится. Но вдруг что-то выплывет?
Кто был ничем, тот станет всем. Так говорил нам комиссар. И это великая истина, за которую не страшно умирать.
Вы считали нас за рабочий скот, безмолвных слуг. Вы грабили нас, били и унижали. Вы гнали нас на принудительные работы, разделяя семьи, иногда навсегда. За возмущение и даже за неусердие вы били нас бамбуковыми палками, иногда даже до смерти. Вы поступали так и с нашими отцами, и с отцами наших отцов – и, по-вашему, не могло быть иначе. Теперь настало наше время мстить, вернуть нам ваши долги!
Как это хорошо – убивать тех, кто тебя обижал. И тех, кто похож на тех, кто тебя обижал. Ваше богатство – плод нашего пота и крови. Мы не брали его себе – за исключением того, что можно съесть, – мы его уничтожали, жгли, ломали, как воплощение былого нашего рабства. Мы брали ваших белых женщин, всей толпой – и редкая из француженок доживала до того, как ее должны были вести на казнь. Мы забивали вас мотыгами, экономя патроны, или закапывали заживо, – и я видел, как, бывало, гордые белые господа ползали перед нами на коленях, умоляя пощадить хотя бы их отродье. Но мы никого не щадили – как вы раньше не щадили нас. Вы и все, кто вам служит, должны умереть – и умрете. Так сказал сам наш вождь – а он знает правду.
Он дал нам счастье – убивать тех, кто нас обижал, и тех, кто был похож на тех, кто нас обижал.
Что этот мелкий хулиган напрямую причастен к серьезным делам, и мне верится с трудом. Гораздо опаснее тот факт, что подобные поганые идейки уже носятся среди населения – что есть прямая недоработка нас, «инквизиции». Так что, Валечка, передавай дело этого Янова товарищам из МГБ, пусть они его по-полной раскрутят, от кого слышал, кто еще так думает. Или нет, тогда же его в лагерь по 58-й отправят, – а я не добрая, как Маша, а очень злая к тем, кто с девчатами так. Передай товарищу Сидюку из прикомандированных, он человек очень въедливый, дотошный, так что этого кадра размотает до конца. Ну, а после, как ты, Валя, правильно решил – сначала три года по самой непопулярной статье, затем пять лет за соучастие в грабеже, и напоследок двадцать пять по пятьдесят восьмой. И довольно с этой швали.
Как поймать Странника – ну а если с другой стороны зайти? «Место и время изменить нельзя». Если, по наиболее вероятному предположению, ячейка Странника в Москве, это не какие-то студенты, а ответственные товарищи на высоких постах. Под каким предлогом и где такие товарищи могут собраться, не привлекая внимания? В санатории – это вряд ли, во-первых, не лето уже, во-вторых, недостаточно оперативно, места ведь заранее надо готовить, в-третьих, если даже десяток или два таких товарищей одновременно из Москвы, это будет заметно. Охота – это теплее, но опять же, чтоб всем сразу, внезапно сорваться на охотбазу – да и не все там охотой увлекаются, согласно списку. А вот сборище на квартире вечером, по какому-то случаю, – это вполне реально. Тем более что товарищи часто не просто коллеги, но и давние приятели, еще со славных прошлых лет.
Не можешь предотвратить, так организуй. Вот список – те, к кому, как установлено, Странник в прошлые приезды клинья подбивал. Наверняка кто-то из них в его ячейке – или друг тех, кто посвящен. Ну вот мы и организуем – подробные досье на всех, послужной список, перспективы карьерного роста, психологические характеристики, мне на стол.
Нашла целых три кандидатуры, иду к Пономаренко. Хорошая черта у Пантелеймона Кондратьевича, что он готов внимательно выслушать самый бредовый на первый взгляд план – а дальше или согласиться, или аргументированно разбить. Так и сейчас, он лишь спросил:
– Ну а после что? Так и будет товарищ с незаслуженной выслугой ходить?