Книги

Красные камни

22
18
20
22
24
26
28
30

Сесть Степану и Любе не предложили. Они стояли как революционеры на суде – в том фильме, где Желябова и Перовскую в конце вешать везут.

– И что нам с вами делать? – спросила Анна Петровна. – Или сейчас вызываем милицию, и будет все как наш товарищ сказал: и суд, и срок от десятки до двадцати пяти, и последующее поражение в правах. Или вы нам все рассказываете, а мы решим. Валь, ну жалко ребят, может быть, они просто по глупости влезли в это дело?

– Они человека убили, – резко сказала Лючия. – Если не сами, так причастны. Ганна нашим, советским человеком была – и не верю я, что она сама. Такие, как эти, ее в петлю и сунули! Пусть теперь ответят, по справедливости и закону!

– Мы не виноваты! – выкрикнула Люба. – Я там не была, но мне Маруська Брыль рассказывала. Что там Ганке сказали, что коллективно сообщат куда надо, что ее Игорек против партии и товарища Сталина что-то ужасное замышлял и сама она была его сообщницей и всех подбивала в свою банду вступить. Если она сама не решится, не заставит никого на себя грех брать. Я не знаю – но вроде Маруська не врала. Она смеялась еще, вот что любовь-морковь с людьми делает.

– Не заставит никого грех брать? – зло спросила Лючия. – То есть девушке сказали: или сама повесься, или мы тебе поможем, да еще и клеветой обольем? А она, по малодушию, послушала. За вашу «идею»!

– Сергей Степанович говорил, надо не колеблясь жизнь за идею отдавать, – выпалил Степа, – струсишь, так все равно убьют, только без пользы для дела.

– Сергей Степанович Линник, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма в университете? – спросила Анна – Знаем мы про его кружок «Юный марксист» и чему он учит. И это он вам приказы отдает, как глава «Молодой ленинской гвардии»?

– Нет, вы что? Сергей Степанович нам только политграмоту разъясняет. Что Ленин писал, и Маркс с Энгельсом. А в «Молодой гвардии» нам Марат Лазаренко говорит, что делать, а он комсорг факультета! А Сергей Степанович про «Молодую гвардию», возможно, и не знает – по крайней мере, он никогда нам про нее не говорил, ни в кружке, ни на занятиях.

– Дурак ваш Сергей Степанович, – сказал Юрий Смоленцев, – по уму надо, чтобы те, с другой стороны, за свою идею жизнь отдавали. А самому погибать – лишь когда иного пути выполнить боевую задачу нет. И какая необходимость была девушку убивать, ради какой цели?

– Да не знаю я! – выкрикнула Люба. – Не было нас там. Говорю же, что лишь от Маруськи слышала. Те, кто тогда собирались, это у Сергея Степановича вроде актив, самые доверенные.

– А те, кто к вокзалу ходил? Там же из восьмерых пятеро даже не университетские. И тот же Горьковский – сержант ГБ, а не студент.

– Так к Сергею Степановичу многие ходят из народных дружин. Которые на заводах, по учреждениям и даже по жилтовариществам собирались, когда тут с бандеровцами была война. И сейчас еще на улицах за порядком следят. У молодежи во всем Львове это считается вроде как почетным – если ты в дружине, за тобой сила и закон.

– Люберы местного розлива, – произнес Валентин (этих слов Степан и Люба не поняли), – и вам, значит, было приказано сюда прийти и что найти?

– Марат сказал, Ганна клеветническое письмо написала, где нас всех грязью поливает, – ответил Степан, – и отдала актрисе, Смоленцевой, ну а та в Москве самому товарищу Сталину покажет. И чтобы наше честное имя не пострадало, надо было это письмо изъять незаметно. А чтобы саму Смоленцеву тронуть, да вы что?!

– Потому пистолет у тебя был в кармане, – заметила Лючия, – чтобы меня, как Ганну, если бы я вернулась вдруг и вас бы застала?

– Нет, вы что? Оружие – лишь для уверенности. Ну, и припугнуть…

– Меня, этим? – усмехнулась Лючия. – Мальчик, я вблизи видела и настоящих живых эсэсовцев, и бандеровцев, так все они трупами стали, а я с тобой разговариваю. И повезло тебе, что даже показать свой пистолетик ты не успел – или лежал бы сейчас, остывал, после бы твою кровь с ковра смывали.

– Для тебя оружие фетиш, а для меня – рабочий инструмент, – подтвердил Валентин. – Ты хоть когда-нибудь в человека стрелял? «Припугнуть» – а ты знаешь, что для таких, как мы, твой показанный ствол – это сигнал, что игра пошла насмерть и тебя надо убивать? А в иных случаях наличие оружия может твою жизнь резко осложнить – были бы вы сейчас подпольщиками, а мы гестаповцами, ждала бы вас пыточная, а после расстрел, девушке еще и изнасилование в особо изощренной форме и толпой. А не будь у тебя пистолета, могли бы дурака включить, что захотелось с девушкой уединиться культурно, виноваты, но только в этом. И липовая ксива ГБ из той же оперы – кстати, откуда она у тебя? Сам нарисовал?

– Марат дал, – ответил Степа, – припугнуть кого, спросить.

– Дяде Пете или тете Дусе показать, которые настоящих удостоверений МГБ не видели, – усмехнулся Валентин, – но брать с собой на дело, где светить ее, очень возможно, придется перед людьми знающими, это глупость несусветная, готовая улика. Даже не представляю, как бы вы против гестапо играли, или хотя бы даже против бандеровского СБ. Ни черта не умеете, а туда же… И что теперь с вами делать?