– А как же, если в одной школе учатся и рядом живут? Но прослушка показывает, что ничего явно антисоветского не допускают. Впрочем, и поводов меньше – у нас жизнь народа в провинции все ж лучше, сытее, чем была там.
– Но все-таки следить за ними надо. Так что вы придумали с внедрением?
– Ввести в их среду наших, правильно подкованных идейно, чтоб инициативу перехватили и прояснили мозги.
– И есть трудности?
– Ну… Анна Петровна встала насмерть – боится, что кто-то из ее «лючий» и впрямь поколебаться может. «Вы мне девочку испортите».
– А отчего девушку – у вас в Академии парней подходящих нет?
– Так возраст и внешность. Девушке девятнадцати, даже двадцати лет вполне можно дать легенду шестнадцатилетней школьницы, – а вот с парнем такое не пройдет. А посылать на такое дело кого-то с неустоявшимися убеждениями нельзя, тут Лазарева права.
– В войну у нас были юные подпольщики и двенадцати, тринадцати лет. Голиков, Котик, Казей. Молодогвардейцы Краснодона были лишь чуть старше.
– Так ведь одно дело, когда против врагов, фашистов, и никаких внутренних сомнений нет. И совсем другое – когда на мозги будут капать и веру подтачивать. Тут кто-то, привыкший слушать старших и «своих», может и не устоять. Так что Лазарева права – только после обучения в нашей Академии.
– Ну что ж, вам виднее. Однако же не дело, когда на каждую группу школьников придется товарища с уникальной дорогостоящей подготовкой выделять. И это благодаря тому, что мы знаем фигурантов – а сколько еще таких «черных камней» скрытыми остаются? Где партийная, комсомольская организация, и наконец, куда учителя в той школе смотрели? Неужели и в самом деле в стране нашей не то чтобы уже подгнило, но начинает?
– Стараемся, товарищ Сталин! Бдим.
– Ну, а этот… Он всерьез считал себя игроком, а не пешкой?
– Сам верил, что так. Видел, что за спиной враждебные нам фигуры от Ватикана, ну а понять, кто за кардиналом Спеллманом стоит, тут особых аналитических способностей не надо – даже не ЦРУ, а непосредственно те лица из-за океана, для которых ЦРУ рабочий инструмент. Но считал, что раз мы свернули с истинно коммунистического пути, то надо все стереть и начать с чистого листа.
– То есть развязать Третью мировую войну?
– Скорее уж Вторую гражданскую. Поскольку мыслит, в отличие от нас (и потомков), в разрезе не стран и народов, а идейно-классовых интересов. «Коммунизм все, страна ничто». И это его подлинные убеждения – троцкизм чистой воды.
– Однако же товарищам на своей тайной вечере он обещал сохранение привилегий? Стать подобием нового дворянства, кто отдает приказы массам. Которые, в свою очередь, живут в бараках или коммунах с туалетом в подвале, работают по двенадцать часов без выходных и ходят исключительно строем, распевая «Интернационал».
– Это было с его стороны не более чем тактическим ходом. Поскольку понимал, что скажи он иначе, ни на какую поддержку среди ответственных товарищей может не рассчитывать. На деле же он намеревался, после победы истинного коммунизма, как только прежние соратники станут ему не нужны, организовать борьбу с «буржуазными пережитками», напустив на «зажравшихся» молодежь. Ну чисто хунвейбины в том Китае.
– А сам он видел себя в роли нового Мао?
– Как ни странно, не обязательно. Когда его спросили, а если кто-то из твоих же успеет раньше в вожди и тебя приговорит, чтобы себе путь расчистить, то он ответил: и пусть, зато общее развитие правильно пойдет.
– Уникальный экземпляр. Надеюсь, что второго такого не найдется. Что ж, поскольку не вижу никакого способа использовать его живым во благо СССР – ведь если, предположим, послать его куда-нибудь за границу, бороться за дело мировой революции, так он там прежде всего начнет козни против нашей страны вести, мы же, по его мнению, главные предатели, – то живым он нам не нужэн! Несмотря на все прежние заслуги. А впрочем, какие заслуги могут быть у того, кто однажды предал? Тот обязательно предаст снова.