– Да нет, что вы! Просто вспомнилось, как раньше говорили, что в большом городе все будет завалено лошадиным навозом. Не зная еще, что автомобили, трамваи и метро изобретут. Только вспомнить не могу, кто это сказал – но, наверное, тоже умный и известный человек. Ой, а вдруг и Ленин тоже ошибался в чем-то – он ведь все-таки не бог всезнающий, мог чего-то не предвидеть, что уже после него стало?
– Ира, я не понимаю, вы что, всерьез беретесь править Ильича?
– Так, простите, вот слышала я, что в Китае принято, что творить новое и иметь свое мнение может лишь патриарх, глава Школы. А у нас, европейцев, еще от древних греков «состязательное» мышление, когда любой имеет право свое решение предложить. Ну и что стало с Китаем от такого подхода? Они ведь порох первыми изобрели – а пришли англичане и быстро их завоевали.
– Ну что ж, давайте тогда спорить. В чем, по-вашему, Ленин был неправ?
– Да хотя бы в «праве наций на самоопределение» – помните, что в Киеве было девять лет назад? Когда не только враги, бандеровцы, но и наш же первый секретарь себя «царем всеукраинским» вообразил! А Финляндия, Эстония, Латвия – никогда ведь самостоятельными государствами не были. И товарищ Сталин ведь тогда уже предлагал – только автономии, а так: Киевская область, Рижская область, и никаких союзных республик. Вот и разгребаем только сейчас…
– Ира, то, что вы описали, называется иначе: имперская политика. Кстати, мне одному кажется, что сейчас наш Советский Союз, первая в мире республика труда, стала на бывшую Российскую империю походить, и чем дальше, тем больше? Министерства, погоны, даже милиция как царские городовые стала на вид. И слышал я, вот не смейтесь, уже собираются и на штатской службе классные чины ввести, как Табель о рангах – секретари, советники, комиссары. Может, так оно и проще империей управлять. Да только тогда, при Ильиче, пролетарии даже капиталистических держав в нас свое подлинное отечество видели, и «руки прочь от Советской России». И мы тоже ждали, что будет Всемирный Советский Союз, «а может быть, к пятнадцати гербам – гербы добавятся другие». А теперь что мы можем предложить – идти под руку нового русского императора? Ладно, Монголия, которую ни одна страна в мире так и не признала, кроме нас. Или Словакия, которой товарищи из ГДР большую свинью подложили, по плебисциту Судеты себе признав, соседей-чехов обкорнав до нищеты. И вышло для словаков, или пытаться выплыть с балластом (причем оный балласт себя в связке главным считает – чехи и раньше на словаков смотрели как европейцы на азиатов), или выплывать самим (видя пример соседней Польши, где черт знает что творится), или идти под ГДР (так общей границы нет), или в СССР союзной республикой, вот и выбрали они… Теперь, я слышал, следующие кандидаты – Болгария, Маньчжурия, Корея, – что из этого выйдет, еще вопрос. Вам не кажется, что сидение на двух стульях получается – если мы империя, то это больше для обороны, для сохранения существующего порядка подходит, а если мы ведем экспансию вовне, то нам новоприобретенные товарищи, партнеры нужны, а не подданные? ГДР и Италия сейчас тихо сидят, потому что виноватыми себя чувствуют, а когда забудут? А в Польше уже бурлит, того и гляди новый бунт начнется: «Ограбили нас – и на западе отрезали, и на востоке». В Югославии черт знает что творится – хорваты и сербы друг друга режут и вместе требуют от болгар Македонию вернуть, снова югославской сделать. А с Германией – я понимаю, что «фашисты гады», однако в Австрии, Судетах, западных польских землях плебисцит, ну а в Кенигсберге о том и речи не было, мы себе взяли, без всякого обсуждения, даже не озаботясь придумать предлог, ну а населению – или принимай наше гражданство, или дранг нах фатерланд, а ведь вспомнят немцы эту обиду даже лет через сто. От Норвегии отобрали север – с имперской точки зрения, хорошо, а с более далекой – мы отношения со всей Европой испортили на века, теперь на нас до конца времен не как на освободителей, а как на агрессоров будут смотреть, и когда-нибудь этот счет еще предъявят.
– По-вашему, мы не должны были Нарвик брать? – спросил Веня Седлер.
– Если уж взяли, то не как новая империя! – ответил Андрей Иванович. – А как Всемирный Советский Союз! Германская ССР, Итальянская ССР, Норвежская ССР, Маньчжурская ССР, да хоть Китайская ССР. И никаких вопросов бы не возникло – все четко и ясно. Курсом на Всемирный СССР, лет через сто, двести. А что выйдет из того, что сейчас – не знаю. Ослабнет твердая рука в Москве, и развалится все с треском – не удивлюсь, если даже Украина захочет уйти. Мы выжить можем, только если внутри все в кулаке держать, а вовне идти вперед железной поступью – иначе погибнем. И без подлости, предательства – никогда не задумывались, что «свой интерес» очень часто с предательством соседствует, ну а правда, идея, напротив, нередко требует против своей выгоды поступить? А как назвать, что мы белогвардейцев простили – забыли белый террор, тотальные расстрелы, «баржи смерти»? Деникину дозволили вернуться и даже привлекали к написанию истории Гражданской войны – а дальше Колчака реабилитируем, который из сибирских мужиков ледяные статуи ставил верстовыми столбами? Сейчас в Маньчжурии, в Словакии, в Норвегии сынков белоэмигрантов, а то и их самих, к службе привлекаем, – а на КВЖД так вообще оружие им доверили в качестве так называемых «охранных батальонов», причем и комсоставом там часто тоже они. На офицерских должностях, в частях, считающихся принадлежащими Советской армии – то есть лет через десять, какой-то беляк может, до высоких погон дослужившись, нашими солдатами командовать? С Франко сейчас вроде как мир и дружба – против которого наши пятнадцать лет назад и с гранатой под танк, и на амбразуру, себя не жалея – вот представьте, как бы мы сегодня с недобитым Гитлером торговали? «Имперские» интересы – это предательство не только мировой революции, но и тех, кто жизни за нашу великую идею не жалел. И это все забыть, врага простить – потому что сегодня выгодно стало? Коммунизм на плюшки размениваем – да, какую-то сиюминутную выгоду получим. Вот только никогда больше мировой пролетарий не увидит в нас своих и за нас не вступится.
– А где этот пролетарий в сорок первом был, – спросил Яша Сугробов, – когда мы ему из окопа: «Эй, геноссе, я арбайтен, нихт шиссен», а он в ответ тебя из «шмайсера»: «Я-то арбайтен, а вы унтерменши и будете мои рабы!» Может, и правду сказал товарищ Сталин, что нет у СССР более верных союзников, чем собственная армия и флот?
– Во-первых, это первым сказал не товарищ Сталин, а император Александр Третий, который брата Ильича повесил. Во-вторых, своя армия – это, конечно, союзник, да только в оборонительной войне – или вы надеетесь весь мир завоевать? Ну и чем тогда это лучше Гитлера? В-третьих, касаемо вашего примера, а что ж вы забыли, как в двадцать третьем мы первыми предали германскую революцию, восставший Гамбург, в обмен на сотрудничество с германским капиталом, да, выгодное тогда для нас – вот только германский пролетарий этого не забыл.
– В двадцать третьем нам надо было через Польшу пройти, – вставил Мишка Мацевич, – а как бы это вышло, мы там в двадцатом уже получили. Вместо «даешь Варшаву, даешь Берлин».
– Проиграли одну битву, а не войну. И уже тогда могли бы на мир не идти, а перегруппироваться, собраться и добить польскую сволочь. Уникальный шанс упустили – представьте, как бы по Европе, по всему миру полыхнуло, когда конармия Буденного, да по берлинским мостовым? И в двадцать третьем могли бы решиться – да, трудно было, но панам тогда еще труднее. И кстати, в итоге получили головную боль с западными областями, – а присоедини мы их тогда, не было бы никаких бандеровцев. Но главное – мы мировому пролетариату показали свое истинное лицо. Идея – она или есть, или нет, нельзя ей следовать избирательно, вот здесь за нее, а здесь ее в карман засунем, чтобы не мешала. Потому что тогда это уже не идея, а маска для оправдания собственного шкурничания. И оттого, что она стала государственной политикой, она не делается правее. Вот вы, Ира, поставили вопрос – не мог ли Ленин ошибаться, раз не всеведущий бог? А я вам верну – а отчего вы считаете, что товарищ Сталин не может ошибаться? Пусть даже искренне радея за СССР – но подменяя державными сущностями коммунистическую идею.
– Так это ж очевидно, – ответила Ира, – Ленин умер и никак не мог видеть, что будет через тридцать лет после него. А товарищ Сталин живет, все знает и руководит. Я не пойму, Андрей Иванович, вы себя умнее, чем он, считаете? Хотите нам доказать, что товарищ Сталин неправ, а вы правы?
Тут за этой стороной стола повисло молчание. Даже при нынешней терпимости к дискуссиям существовал предел, который настоятельно не рекомендовалось переходить.
– Заметьте, Ира, что это вы сказали, а не я, – заявил Андрей Иванович, – я же лишь хочу заметить, что Сталин – это, без сомнения, целая эпоха в истории нашей страны, которая, однако, уже уходит. Ильич умер в пятьдесят четыре года, дорогому Иосифу Виссарионовичу уже семьдесят четыре. И что будет после? При всей гениальности нашего вождя, он создал всю политическую систему исключительно под свою личность – или вы можете сейчас представить кого-то на его месте? Он окружил себя исключительно исполнителями своей воли, талантливыми, энергичными, но не более чем исполнителями…
– Разное говорят, – вставил слово еще кто-то, – про тех, кто в Совет труда и обороны входит. Что будто бы какие-то инициативы от них.
– И это тоже характерно, – ответил Андрей Иванович, – строго говоря, что это за Совет, которому по факту принадлежит вся власть в СССР, не ЦК, не Политбюро, не Верховному Совету, а вот этому органу, созданному по единоличной воле вождя? Вот вы, товарищи, в этот Совет кого-то избирали? Согласен, что Государственный комитет обороны в войну был необходимостью – но что, теперь по поводу каждой войнушки нам в собственной власти осадное положение вводить? И подумайте над вопросом, а нужен ли единоличный вождь в мирное время? Или все-таки решать должен коллегиальный орган, во избежание ошибок. Нет, я не призываю ни к чему такому, а говорю исключительно о времени, когда товарищ Сталин уйдет естественным путем. И чем ставить на тот пост заведомо слабейшую фигуру, не лучше ли будет коллегия из наиболее достойных? Конечно, для оперативных вопросов можно поставить кого-то главноответственного – хоть президентом его назовите, по образу других стран. Но самая высшая власть должна быть строго по ленинским нормам – Верховный Совет, куда входят в обязательном порядке все члены Политбюро.
– А если не выберут? – не унималась Ира. – Вот захотят и проведут не того?
– Девушка, вам знакомо такое понятие, как партийная дисциплина? Во-первых, раз партия у нас руководящая и направляющая, то вполне разумно требовать, чтобы быть избранными на все руководящие посты имели право только ее члены. Подобно тому, как Маркс пример приводит, что в девятнадцатом веке в Европе быть избранными мэрами или еще кем-то по закону имели право лишь «лица, имеющие чин офицера или сержанта запаса». А во-вторых, если выберут «не того», как вы сказали, то этот товарищ уступит свой мандат тому, кого партия сочтет достойным. Аналогичный механизм – и для всех прочих Советов, на всех уровнях, чтобы председателем был первый секретарь, обкома или райкома. А если народ не примет – значит, налицо упущение, надо меры принимать. Ира, я вижу, вы с чем-то не согласны, что-то еще сказать хотите?
– Да нет, я лишь вспоминаю китайское «чтоб ты жил в эпоху перемен», – произнесла Ира, – и чтоб при этом не было… Вот даже про семнадцатый год – мне жалко, что ценные люди для нашей страны были потеряны, как Сикорский, Зворыкин и много других. Что много материальных ценностей погибло, причем без пользы для дела – сколько мы после исправляли, борясь с разрухой? Что территории были потеряны – которые после с кровью возвращать пришлось. И вот думаю: это обязательно, чтобы перемены, даже самые справедливые и лучшие, шли с потерями для страны, для народа? По мне так: меняйтесь, перестраивайте, но с главным условием – не навредить!