Некоторое время на улице никого не было, и я почувствовал себя самым одиноким человеком в мире, хотя мои товарищи находились в комнате, которая начиналась прямо у меня за спиной.

Потом я услышал шум, шаги бегущего звучали настойчиво и громко, как это бывает утром в пустынном месте, и поэтому – тревожно. Наконец, в волшебной синеве появился Ванечка.

Он бежал очень быстро, я никогда еще не видел кого-то, кто бежал так быстро без особенной цели. Что цели у него не было, мне стало понятно не сразу. Он пробежал от первого корпуса до второго, а потом вдруг описал круг, затем еще один, еще один и снова.

Так делают потерявшие ориентацию в пространстве птицы, в этом есть нечто сумасшедшее и пугающее.

Я смотрел на него, а Ванечка, казалось, совсем не обращал внимания на внешний мир. Круги становился все у́же, и я понял, что Ванечка бежит по спирали. Наконец, он остановился в точке, которую избрал центром воображаемой спирали. Стоял, покачиваясь, будто пьяный.

Я поднял руку, но почему-то не решился ему помахать.

Я всегда поднимаю руку высоко над головой, в пионерском приветствии, потому что оно символизирует превосходство общественных ценностей над частными. И вот я так поднял руку и стоял, а Ванечка покачивался. Наконец он резко запрокинул голову и, мне кажется, улыбнулся.

Вдруг тишину прорезал его смех, а потом Ванечка исчез из виду так же невероятно быстро, как появился.

Я подумал: хорошо, что кто-то еще не спит в такую рань.

А в скотобойни я не верю.

Максим Сергеевич проспал подъем. Когда я постучался к нему в палату, то увидел его лежащим в пижаме на кровати, с книгой на лице.

Он простонал:

– Уходи, Жданов. Моя голова! Какая мигрень!

На море мы не пошли, но он дал мне денег и сказал купить всем газировки. Очень ответственное задание, между прочим, самому сходить в город.

На завтраке я увидел Ванечку и Алешу. Они сидели за столом с красивой темноволосой женщиной. Женщина что-то очень экспрессивно говорила. У нее были огромные глаза, как у Ванечки, как у Алеши (единственное, в чем они похожи), и она все время улыбалась. Ванечка и Алеша нам помахали, а женщина посмотрела на нас и засмеялась.

За соседним столиком сидел мрачный мужчина с трясущимися руками (тот самый, похожий на персонажа Эдгара Алана По), а с ним девочка нашего возраста, бледная брюнетка с короткими волосами, я вдруг подумал, что она, наверное, пианистка. Ванечка все время к ней обращался, а она отвечала что-то коротко и краснела – это было очень заметно из-за ее бледности.

Это вряд ли было возможно, но я подумал: вдруг самая красивая девочка на свете тоже здесь?

Ее не было, и мне уже стало казаться, что она мне приснилась.

Впрочем, мысли о девочках, даже самых красивых, я смогу позволить себе, только когда стану служить обществу, потому что политическая сознательность всякий раз должна предшествовать любым другим чувствам.

Вдруг эта девочка, например, не любит нашу великую Родину? Или она вовсе вредительница? А вдруг она предательница? Или ей не нравятся звезды и красный цвет?