— Отдай немедленно! — взвыла я, цепляясь за торчащий из яйцеклада визор. Пальцы скользили, хватка у варана была железной. — Выплюнь! Сию же секунду!

— По голове его только не бейте, — озабоченно сказал Монти, все так же держа свой хвост.

— Если бы я еще знала, где у него голова! Там, где глаза?

— Там, где пасть.

— А где пасть?

— Пасть на пузе. Но жрет он не только ей.

Вианна веселилась. Вроде бы лицо у нее было спокойным, но пренебрежение и то, что я попала в дурную ситуацию, ее радовало бесспорно. Мне удалось подцепить визор, но и варан сдаваться не собирался. И ведь шланг внутри ему не мешал.

— Где пасть-то? — переспросила я, и в этот момент пузо раззявилось и явило мне вараний рот.

— Буэ, — сказал варан очень отчетливо. — Буэ.

В следующий миг мы все трое уже обтекали содержимым его желудка. Кажется, основным рационом варана были все-таки яйца. Вианна все с тем же равнодушно-непроницаемым видом помогала варану избавиться от шланга — он был бесконечный. Я же постаралась не дышать и с не менее деревянным лицом положила на рабочий столик очень грязный, но зато целый визор. 

Я была, конечно, не в лучшем виде, зато совесть моя была чиста. А вскоре благодаря моим ежевечерним чтениям я взяла абсолютный реванш.

— Я еще два месяца назад просила заказать мне контейнеры для яиц падуки! — ворвалась ко мне однажды Вианна, когда я почти закончила кликать мышкой, подсчитывая нужные суммы. Естественно, рука дрогнула и работу надо было начинать сначала. — Если контейнеров у меня не будет завтра с утра, я не смогу оказать яйцам…

— Психологическую помощь, — перебила ее я, специально смотря в экран. — Последние исследования Монтье и Круппса, сделанные лет пятнадцать назад, говорят, что птенцы рогоклювых не нуждаются в дополнительной инкубации, особенно если они вылупляются в более северном климате. Помещая яйца в контейнеры, вы таким образом лишаете их возможности получить природную защиту от переохлаждения, которую все птенцы этого вида еще зародышами приобретают в первые три часа после того, как мать окончательно покидает гнездо… 

Вианна вылетела, сильно хлопнув дверью. Эта партия осталась за мной. Я вскинула руку вверх и крутанулась на кресле в знак своей победы.

— Ну? Ты видела? — спросила я у птички, которая преспокойно хавала за окном очередную порцию корма и ни на что не обращала внимание. — Как я ее? Скажи, я молодец?

Все шло отлично, и только одно меня беспокоило. Дезмонд. Наше общение свелось к исключительно деловому — он постоянно помогал, советовал, предостерегал, забегал ко мне и мы вместе разбирались с какими-нибудь особенно заковыристыми сметами… Но я больше не видела в его глазах той увлеченности, которая меня так поразила в первый день, когда он ловил птичку, и, что самое ужасное, я пришла к выводу, что это мне не нравится…

Он был теперь тем же лордом-занудой, каким появился на пороге моей квартиры. Да, он относился ко мне по-дружески, я могла на него положиться, но… 

Мне не нравилось это «но». После этого «но» случаются всякие вещи, о которых потом обычно жалеют. И надо отдать Дезмонду должное — у него не было никаких «но». Он был лучшим из заместителей и моей правой рукой, а иногда даже левой, то есть обеими руками сразу. 

Но я вопреки всякой логике и здравому смыслу хотела «но». Потому что мне нравились увлеченные люди, успокаивала я себя.

Потому что в заповеднике все было увлеченными, и меня даже не напрягало общение с ними, если не считать, конечно, Вианну. Хотя она все-таки зацикленная, пусть и по-своему. У всех были задачи и цели, нас объединяло общее дело. Мы смотрели не друг на друга, а на работу — то, что мне нужно.