— А для чего же тогда?

Фаррин наконец-то отвлеклась от своего снимка.

— Послушай меня. Послушай очень внимательно. Да-да, я слушала. Еще как.

— Сюзетт пожертвовала собой, потому что она этого хотела.

От этих слов мне стало физически плохо, как будто меня ударили в живот.

— Алексис, вот уже тысячи лет люди бросаются под стрелы и пушечные залпы, чтобы какой-нибудь король мог присвоить себе еще пару миллионов гектаров земли и нажиться на налогах.

— Но это не значит, что так должно быть.

— Когда Сюзетт отдала свою жизнь, она сделала это ради высшей цели. Подруги Сюзетт стали сенаторами, выиграли премии Оскар…

— И Пулицеровские тоже? — перебила ее я.

Она кивнула.

— А еще сделали невероятные открытия в медицине, создали бессмертные скульптуры. Каждым прожитым днем, всем, что мы делаем, мы платим дань памяти ее жертве.

— Хорошо, пусть так, но что она сама получила от этого?

— Ты когда-нибудь жертвовала чем-нибудь ради того, кого любишь? — спросила она. — Отдавала что-то важное, чтобы дать жизнь чему-то другому, еще более важному?

— Не знаю, — протянула я.

По-моему, все мои проблемы начинались как раз из-за того, что я не хотела этого делать.

— Красота. Популярность. Победа на конкурсе. Стипендия, полностью покрывающая обучение в колледже Уилсона, — сказала она, выгнув бровь. — Это только внешние проявления. Но, Алексис, вспомни, как у тебя зажила рука! Вспомни, как ты соображаешь и реагируешь, когда доверяешь Аральту!

Все эти хорошие оценки, довольные учителя. Порез, который исчез с моего пальца. Даже ожоги от щипцов проходили быстро — хотя заживление то ускорялось, то приостанавливалось.

— Не делиться этими дарами с людьми было бы эгоизмом. Поэтому, когда приходит время, кто-то из твоих подруг — может быть, даже ты сама — решится отдать свою жизнь, чтобы Аральт и дальше мог помогать людям. Это восполнит его силу.

Я закрыла глаза.

— Это абсолютно неправильно.