Но куда там? Старший Геллер буквально врос в пол собственной кухни. Как ни пыталась Настя, а сдвинуть его не могла.
Саша смотрел на сына во все глаза. Глеб, продолжая закрывать собой Алису, тоже не прятал взгляда.
— Глеб, мать твою! — взревел Геллер.
— Саш, тихо. Ради всего святого! Хочешь весь дом разбудить? — цыкнула Настя.
Далее Саша громким злобным шёпотом несколько минут описывал поврежденный ум сына, используя самые крепкие выражения.
Алиса тихонько поскуливала. Она понятия не имела, что хозяин дома, всегда интеллигентный и доброжелательный, вообще знает такие фигуры речи из великого и могучего. Даже Глеб не ожидал подобного от отца, который всегда умудрялся полоскать ему мозг на литературном русском. Пару раз он слышал, как батюшка поминал собаку женского пола, когда навалилась налоговая проверка одновременно на журнал и клуб. Глеб думал, что тогда Саша был в бешенстве. Нет, он всего лишь был зол и раздосадован. А в бешенстве он пребывал сейчас.
Исчерпав эпитеты и метафоры, старший Геллер выдал:
— Она, черт дери, девушка твоего друга. Твоего лучшего, **ядь, друга.
— Я в курсе, — огрызнулся Глеб, наконец, очнувшись, чтобы вставить слово.
— Так чего же ты творишь, Казанова неугомонный? Ты же…
— Ну, давай, скажи! — теперь Глеб повысил голос, — На языке же вертится. Не стесняйся. Говори! Я же, как мать, да?
— Ох, боже мой.
Саша провел по лицу ладонью. Казалось, слова сына выбили у него почву из-под ног.
— Думаешь, я сам не понимаю? Паршивая аналогия, но ведь так и есть, — продолжал Глеб, — Два друга и одна женщина. История повторяется.
— Хватит! — осадила их Настя.
Она перестала цепляться за мужа, пересекла кухню, бесцеремонно схватила Алису за руку, вытаскивая из-за Глеба, потащила ее к выходу, бросив по дороге:
— Вы двое не угомонитесь, конечно, пока не наговорите друг другу гадостей, но девочке это слушать не надо. Не орите! — закрывая плотно дверь.
Она отвела ее за руку к комнате хостела.
— Иди спать.
Алиса всхлипнула, хотела что-то сказать. Не знала, что, но рот открыла. Настя оборвала ее.