Ксю подрывается с лавки и ныряет в кусты, следуя чётко на шум. За кустами — полянка. Всего десяток метров от людной тропы, отделяющей пляж от посадок, но из-за плотности насаждений с тропы её совсем не видно. В иной раз Ксю побежала бы за охраной — все ребята, что работают на пляже, её знают, они бы помогли… Но в этот раз о том, чтобы звать на помощь, она даже не подумала. Потому что женский голос с характерным сибирским выговором показался ей слишком знакомым.

— Слушайте сюда, алкаши, я скажу Розе, чтоб она у Михалыча больше мясо не закупала. Или пусть он вас увольняет. Из-за таких, как вы, в Алиевку скоро народ совсем перестанет ездить.

Двоих она тоже признала — сезонные работники: зимой — в коровнике у Михалыча, старого фермера и по совместительству давнего Розиного приятеля, а летом, когда коровы на вольном выпасе — шлындают по посёлку в полутрезвом состоянии и пристают к зазевавшимся туристкам. Про таких обычно говорят «в целом, они безобидные», но у Ксю при виде растрёпанной Ольги, суетливо собирающей с травы содержимое своей сумки, аж зубы чешутся — до того бесит.

— Ой, Ксю, не кипятись. Здесь все люди взрослые, никакого криминала. Слушай, а правду говорят, что тебя в ментовку по делу Борового вызывали?

— Смотри, Жмых, у мелкой глаза бешеные. Может это она… того. Борового с Савченко?

— А может мне пойти в полицию и рассказать о том, что здесь произошло?

— Ну всё-всё, напугала. Пойдём, Жмых. Только это, Ксю, Розе не говори.

— Я скажу. Скажу.

Прежде чем отправиться в глубь посадок, они смеряют её ненавидящим взглядам, но долго не выдерживают — во взгляде девчонки ненависти больше, чем в их, вместе взятых, и это настолько непривычно дико, что пробирает даже отпетую шпану. Дождавшись, пока два несвежих тела скроются за дальней линией насаждений, Ксения наконец обращается к Ольге.

— Надеюсь, они ничего Вам… тебе не сделали? Не… Не обокрали?

— Ксюша, верно? — отвечает Ольга, чуть помедлив. — Всё хорошо — не успели. Ума не приложу, как ты здесь очутилась, но скорее всего ангелы небесные тебя подослали! И как ты не побоялась лезть на рожон?

Ольга силится не изменять своим фирменным интонациям — высоким, с чрезмерной нотой энтузиазма, но по красным щекам и дрожащим губам Ксюха понимает, что дама слега не в себе, и ей уже даже не так обидно, что гостья не сразу вспомнила её имя.

— Чего бояться-то? Здесь мне бояться нечего — я всех знаю. И этим двоим не отвертеться, не беспокойся. Попрошу Розу, чтоб уговорила Михалыча их уволить, а то — и вовсе, чтоб выперли их из Алиевки! А ты что же здесь делала одна?

— Я на пляж шла… то есть — с пляжа. Посмотрела я на всё это и решила ближе к вечеру вернуться. А до основной дороги так далеко в обход, вот я и решилась — через парк… Зря, наверное.

— Всё же тебе лучше по основным дорогам ходить, Оля. Такие, как ты, для местного быдла — лакомый кусочек. А на пляже почему не осталась?

— Шумно очень. Не люблю…

Странно всё это — зачем приезжала тогда, если шумиху не любит? Полно есть мест потише. Да что там — потише даже здесь, в Алиевке есть. В стороне от туристических троп, конечно.

— Оля… — Ксю не хотелось бы навязывать свою компанию, но коротать время до ужина в одиночестве так не хочется, а соседка такая интересная, и, в конце концов, она её спасла. И та теперь ей вроде как обязана… — Хочешь покажу тихое местечко? И безопасное…

Вместо ответа новая знакомая вдруг подхватывает её под руку и легко, на привычной своей ноте, выдаёт:

— Веди!