Он уставился в кожаную столешницу.

— Для нее — лезвия, для вас — огонь, — произнес я.

Кривая улыбка.

— Раньше я нуждался в наказании.

— В тюрьме?

— Потом.

Он умолк, ожидая упреков Валленбург. Та ничего не сказала.

— Извините, Дебора. Когда я вышел на свободу, мне в голову постоянно лез Джеффри… Я не хотел вас беспокоить. — И обратился ко мне: — Мне было нужно чувствовать хоть что-нибудь.

— Чем именно пользуется Симона? — спросил я.

— Да всем. Бритвы, кухонные ножи, нож для бумаги… У нее и пистолеты есть, Саймон ей дарил. Когда он женился на Надин, та сказала: будьте любезны, никаких пистолетов в доме. Симона с ними возится, разговаривает о них, пистолеты дорогие, она вставляет себе дуло в рот, делает вид, будто… она совала себе руки в глотку, чтобы вызвать рвоту. Иногда расцарапывает себе горло, харкает кровью… Ей нравится собственный вкус.

Рид беззвучно выдохнул.

Майло по-прежнему дремал в кресле, его широкая грудь вздымалась. Валленбург посмотрела на него, потом на меня.

— Что еще вы намерены нам рассказать о Симоне? — спросил я.

Хак продолжил:

— В первый раз, когда она мне показала свежие… стигматы — она это так называла, — я ее обнял. Потом мы… она побрила мне голову, сказала, что я ее жрец, что у меня кость красивая. Я думал… я мечтал ей помочь, но это были только мечты.

— Как долго длились эти ваши отношения?

Глаза у него закатились — и встали на место, как шары в игровом автомате.

— Вечность.

— Назовите, пожалуйста, более конкретные сроки.

— Два месяца, — вклинилась Дебора Валленбург. — Это кончилось примерно полгода назад.