— Я почуял ветер, и вонь ударила мне в голову. Я допустил это, Дебора.

Прежде чем Валленбург успела что-нибудь возразить, я произнес:

— Вы допустили все эти убийства.

Хак вцепился в стол, будто боялся упасть. Длинные, узловатые пальцы вдавились в кожу, соскользнули, оставив блестящие следы пота, будто от проползшей улитки. Он прикусил впалую щеку.

Валленбург промолвила:

— Трэвис, вы тут абсолютно ни при чем…

— Я мог это предотвратить! Я недостоин того, чтобы жить!

Он оголил запястья, подставляя руки наручникам. Дебора Валленбург заставила его опустить руку. Хак окаменел.

— Когда вы узнали? — спросил я.

— Я… этому не было начала, — выдавил Хак. — Оно просто было тут. Тут. Тут. Тут-тут-тут-тут…

Он хлопал себя по голове, по щеке, по груди, по животу, с каждым ударом все сильнее.

— Вы предчувствовали надвигающееся насилие.

— Келвин, — выдохнул он. Опустил голову и забормотал, обращаясь к кожаной поверхности: — Я водил его гулять. Мы почти не разговаривали. Келвин тихий. Мы видели оленя, ящерок, орлов, койота. Келвин любит слушать океан; он говорит, что океан поет басовую тему, а вселенная гудит, как григорианский хорал.

Я напомнил:

— А теперь Келвин…

Хак уставился на меня.

— Вся их семья убита? — уточнил я.

Хак отрывисто всхлипнул. Над искривленным ртом нависли сопли. Дебора Валленбург предложила ему платок, он не обратил на это внимания, и она сама утерла его верхнюю губу.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Где они? — простонал он.