— И? — поторопил его Кривых. И даже поднялся…

— Это — ты… — Ровер был спокоен.

— Чушь! — прохрипел Орлов, опередив полковника. И повторил, неуклюже поворачиваясь, прежде чем подняться: — Чушь!

— Две независимые группы, — пожал плечами Лазовски, переведя взгляд с Кривых на Орлова, который, сев, зябко скрипнул зубами и плотнее закутался в плед, подтянув его край к самому носу.

— И что дальше? — шутить полковник не был настроен.

— Что дальше? — Ровер медленно вдохнул, потер ладонью подбородок. — Могу предложить начать с признания.

— Да пошел ты! — дернулся Кривых. — Результат стопроцентный?

— Ищешь лазейку? — подмигнув Орлову, который предпочел пока просто слушать, насупился Лазовски.

То, что все не совсем так, как кажется — понятно, будь иначе, сейчас бы разговаривали, но не здесь, оставалось узнать, что именно и насколько…

— Мстишь? — полковник не оставил выходку Ровера без ответа. Подвинув кресло, сел. Закинул ногу на ногу, откинулся на спинку кресла. — Анализ за какой период?

— С тобой не интересно, — качнул головой Лазовски. Прежде чем продолжить, забрал со стола закрытую крышкой термокружку, подойдя, отдал Орлову. — Пей.

— Что это? — генерал поднял глаза… Те были красными и… измученными.

Взгляд Ровера стал тяжелым:

— Сдать бы тебя Шторму!

Чтобы не спорить, Орлов освободил руку, забрал подношение, и, сделав глоток, блаженно зажмурился, когда пряным обдало глотку. Вновь поднес кружку к губам…

Глинтвейн был не обжигающе, но горячим и богатым на послевкусие.

— Так что там с периодом? — поторопил Кривых.

— Минус полтора месяца, — развернулся к нему Лазовски. — Не вписываются в схему.

— Кто-то из совсем близких! — полковник резко поднялся, сделал шаг к столу… остановился… обернулся к Роверу. Желваки ходили, выдавая даже не ярость — бешенство. — Утечка по Самаринии?

— Вот благодаря ей ты — задаешь вопросы, а я — на них отвечаю, — слегка сбивая напряжение, усмехнулся Лазовски. Кривых инициативы не поддержал, Ровер не стал настаивать: — Вся информация четко в границах разработанной легенды.