Пока он разговаривает, Сюзанне хочется затеряться в лоскутном одеяле сувениров, сплошь покрывающих стены, — от них веет жизнью более полной, более совершенной. Но рубашка с надписью «ПАМЕЛА» производит на нее самое сильное впечатление.

Перед тем как Стейнер вешает трубку, одна фраза — кажется на русском, что подтверждают самовар и матрешки, — выводит Сюзанну из задумчивости: «Я целую тебя, мамочка».

— Вы говорили по-русски?

— Да, немного. Несколько фраз… Расскажите, что нам полезно будет знать о вашем парне.

— В каком роде?

— Ну, я не знаю… Особые приметы, привычки, что-то из его прошлого, о чем он упоминал…

Доктор Ломан старается вспомнить.

— Данте жонглировал как профессионал. Как будто всю жизнь провел в цирке. Это всегда может его изобличить… Он родился в Бретани… Как я поняла, несколько лет бродяжничал. Вот и все, что я могу сказать. Сожалею.

Одним махом Стейнер осушает свою чашку, еще дымящуюся, потом доливает бурбона. Предлагает ей. Она отказывается.

— Я вам принесла копии всех документов, касающихся Данте, медицинское досье и все прочее.

— Я вижу, вы, недолго думая, нарушили врачебную тайну.

— В таких случаях врачебной тайны не существует. Так или иначе, я возьму на себя ответственность. Что вы на это скажете?

— Вы не представляете, сколько времени вы нам сэкономили, доктор. Без вашего вмешательства уголовный розыск мало продвинулся бы. При условии, что это именно ваш парень… Могу я вас подвезти куда-нибудь?

Под довольным взглядом полицейского она рассмеялась:

— Нет, спасибо. У меня машина.

— Жаль. Во всяком случае, нам еще придется встретиться.

— Как скажете. Кстати, — говорит Сюзанна уже в дверях. — Все полицейские кабинеты похожи на ваш или у вас очень продвинутые понятия о личном вкусе?

— Не дерзите, доктор. Прошу вас не высмеивать мое неприятие нормы. С вашими знаниями вы могли бы стать очень нелюбезной. Не волнуйтесь, мы его поймаем, вашего пациента. Теперь, когда у нас есть имя и приметы. Но на сей раз вы не станете его освобождать, правда?

Шагая к машине, припаркованной в тени деревьев у Отель-Дье, недалеко от паперти Нотр-Дам, она смотрит на свои кроссовки, вспоминая, как на них смотрел полицейский. Последний писк моды от Тодда, плоская подошва и застежки на липучках. Удобно целый день бегать по больничным коридорам. Она вообразила, как излагает комиссару неопровержимые аргументы в пользу современной тенденции приносить элегантность в жертву комфорту, а потом завела машину.