***
Я посмотрела в окно кареты и увидела Ивана, который проскакал рядом с ней на лошади, и, заглянув внутрь, кивнул, явно стараясь разглядеть царевну. Я снова перевела взгляд на дремавшую Лизавету и вспомнила ее грустный взгляд, брошенный на младшего графа Бехтеева во время нашего с Димой венчания, а тот, не смущаясь, не сводил с нее глаз, полных затаенной тоски, хотя и радовался за нас. Эти двое настолько сблизились со времени его ранения, что я не знала, что и делать. Ведь кто такие Бехтеевы? Всего лишь вассалы короны. Не самый сильный или выдающийся хоть и пользующийся доверим род. Никто будущую императрицу за такого не выдаст. А еще меня мучил другой вопрос: за кого ее вообще можно выдать? Не хочется, чтобы эту удивительную девушку постигла судьба вечной одиночки на троне. Ведь в нашей истории такое было, и не раз. Но опасность того, что на нее будут давить через мужа, слишком велика. Может, тогда угасающий род Бехтеевых, не замеченный ни в каких коалициях, как раз и будет наилучшим вариантом? Эх, вопросы-вопросы… Слишком мало я понимала в политике, чтобы давать на них ответы. Может, с Димой посоветоваться?
Невольно мысли снова перескочили на наше венчание. Оно, конечно, было не таким фееричным, как свадьба в кругу Кромлеха полного нечисти, но проходило в кругу самых родных и близких, а потому имело свою прелесть.
Дима обогнал моих родителей лишь на сутки, и они прибыли в усадьбу Бехтеевых к вечеру того дня, когда он попал на Изнанку. А на следующий день отец попытался отправить к нам специально подготовленных бойцов, но, к всеобщему удивлению, Кромлех никак не реагировал на их манипуляции и никого не пропустил. К счастью, отец приказал поставить около круга камней пост на случай, если у нас получится вернуться, а потому нам не пришлось топать до усадьбы Бехтеева на своих двоих. Увидев нас, два солдата явно обрадовались, но когда из-за наших спин послышался клекот грифона, а потом появился и он сам, подавились словами приветствия и ухватились за оружие. Остальные наши спутники по сравнению с ним выглядели уже не так угрожающе. Дима, конечно, солдат одернул и сказал, что Афоня — его личный питомец. Но я тогда еще раз убедилась, что легко нам точно не будет.
А какая головомойка меня ожидала дома… Лучше не вспоминать. Если бы не Дима, грудью вставший на мою защиту, мне пришлось бы особенно несладко. А вот когда мы рассказали о том, что там поженились… Несладко было уже всем. Но страсти улеглись, и, наконец, пошел конструктивный разговор, в котором были разобраны все нюансы наших приключений. Тогда же было решено через десять дней поженить нас по православным традициям, а потом отправляться всей честной компанией обратно в Москву.
Разумеется, о том, чтобы Дима эти дни вел себя, как мой муж, не могло идти и речи. И видеться мы могли себе позволить лишь под строгим надзором маменьки. Это нам обоим казалось уже совсем лишним, более того, нас так тянуло друг к дружу — хоть вой, и было крайне сложно держать себя в руках. А потому ей частенько приходилось нас одергивать громкими покашливаниями. Под конец десятидневного срока у меня, кажется, даже глаз стал дергаться, если кто-то имел неосторожность где-то кашлянуть.
Моя скоропалительная свадьба очень сильно расстроила маменьку, ведь она так мечтала закатить для своей единственной дочери в такой день грандиозный праздник, чтобы надолго запомнила вся Москва. А тут такая неприятность: дочь нужно выдавать замуж впопыхах в какой-то старой маленькой церквушке! Хорошо хоть против кандидатуры жениха никто ничего не имел. В общем, по поводу моей свадьбы маменька испытывала одно расстройство, хотя лично я со своим менталитетом, взращенным в совершенно других реалиях, вообще обошлась бы без всех этих условностей. Поженились ведь уже один раз и ладно. Но после того как я попыталась об этом просто заикнуться, услышала такую речь о браке перед Богом и людьми, что прониклась и лишь соглашалась со всем, что мне говорили по этому поводу.
— Нам еще долго до постоялого двора? — спросила проснувшаяся царевна, и я вынырнула из своих воспоминаний.
— Не знаю, можем у кого-нибудь спросить.
— Не нужно, — остановила она мой порыв открыть оконце. — Просто уже надоела эта дорога, — она потерла затекшую шею, а потом опустила ладошку и погладила все это время дремавшую на ее коленях пушистую белую кошечку.
— Осталось уже немного, завтра к вечеру должны прибыть в Москву.
Мне самой уже порядком надоело трястись в каретах и спать непонятно где и как. Так и подмывало воспользоваться своим новым умением и пройти вместе со всеми в нужное место порталом. Но нельзя…
— Дуся, скажи, — замявшись, спросила царевна, — когда ты поняла, что влюбилась?
Я даже растерялась от такого вопроса.
— Не знаю. Дима запал мне в душу еще при нашей первой встрече, — я улыбнулась, возвращаясь воспоминаниями в тот день. — Только он тогда категорично заявил, что стар для меня и вообще о женитьбе не помышляет.
Глаза Лизаветы распахнулись в удивлении:
— Но как? Он же… То есть… — она явно растерялась.
— Но постепенно и как-то незаметно окружил меня заботой и любовью, напрочь позабыв, что вообще-то по собственным заверениям не подходит мне по возрасту и не хочет жениться. А я в какой-то момент просто поняла, что никто другой мне не нужен, и я безумно его люблю.
— А как же граф Рассел? — закусив губу, задала она провокационный вопрос.
От воспоминаний об этом человеке мои щеки порозовели: