— А не извольте беспокоиться, — ещё больше ссутулился Аракчеев. — И в третьем будем, да токмо порядка, церемониала ради, давно уж заведенного, вам с первого начать непременно надобно. Позднее узрите, что разницы никакой не имеется.

Вкрадчивая настойчивость временщика убедила Норова, и он, подходя к крыльцу, сам удивлялся и негодовал на себя за то, что поддался уговорам Аракчеева.

В избе, большой и разделенной на несколько покоев, с большой беленой печью в самом «пупе» дома, его встретили хозяева — бородатый красивый мужик в полувоенном кафтане и молодая баба с холеным, лоснящимся лицом, с кокошником на голове, в красивой кофте и поневе. Баба на блюде держала каравай, и низко поклонилась высокому гостю, когда Норов застучал каблуками ботфортов по чистым, хорошо выстроганным доскам пола. Ребятишки, в основном мальчики, обряженные в мундиры гренадерского полка, стоя кучкой у окна, тоже отдали «императору» глубокий поклон.

— Ну, как живется, хозяева? — отламывая корку от каравая и отправляя её в рот, спросил Норов, внимательно осматривая покои дома.

— Христос и полковые начальники-отцы берегут! — радостно улыбаясь, тотчас ответил хозяин. — Да ещё их сиятельство граф Аракчеев пестует. Не житье, государь, а малина!

— Малина, говорите? — не поверил Норов. — А разве мне не говорили, что солдаты-постояльцы вам притесняют всечасно, что работы вы полевые и огородные чинить не можете из-за службы?

Хозяин решительно мотнул головой:

— Никогда такого не бывает, чтобы солдатики, что у нас стоят, мешали нашему жилью — в полном мире и спокойствии проживаем, и в случае чего можем ротному командиру принести жалобу. Работы же все чиним в срок, безо всякого помешательства, а посему, ко сну отходя, благодарим Бога, вас, государя императора, и высшего начальника нашего их сиятельства графа Аракчеева!

— Ну, ну, — был обескуражен Норов. — А каково пропитание ваше? Достаточно ли?

— Ах, более чем достаточно! — всплеснула руками хозяйка, полагая, виднщо, что вопрос касается лично её. — Сами поглядите, батюшка царь!

И молодая женщина, взяв в руки ухват, прислоненный к печи, ловко выхватила из её жерла объемистый горшок, поставила его на широкий стол, сняла крышку, и по избе тут же понесся аромат вкусного, сытного варева.

— Что же это? — подошел к столу Неров.

— Сами извольте отведать — шти! — подала Норову деревянную, расписную ложку хозяйка.

Норов взял ложку, но заперпнуть спервоначалу не смог — такими густыми оказались «шти». Проводил ложкой в горшке, поворочал варево — увидел, что в горшке плавает изрядный по размерам кусок прекрасного мяса. Обнаружил мелконарезанную капусту, овсяную крупу, морковь и свеклу. Попробовал вкусно!

— Ну, только щи одни? — спросил.

— Не токмо, — улыбалась хозяйка. — На одних-то штях и ноги протянешь.

И снова ухват пошел в ход, и уж на столе стояло деревянное блюдо с птицей, покрытой румяной корочкой и поднявшей вверх ножки.

— А это что? — навел на птицу Норов свой лорнет, потому что он знал, что с этим прибором не расставался Александр.

— А гусь! — была довольно хозяйка, видя такую непрозорливость императора России. — Вечерять собрались, вот и зажарила, чтоб своих покормить да и постояльцев солдатиков, коих я жалею да обхаживаю так же, как и детей своих.

Удивленный, если не пораженный Норов, поблагодарив хозяев, отказался от предложения сесть ужинать с ними, распрощался и вышел в сопровождении Аракчеева на улицу. Он молчал, а времещик, замечая растерянность государя, не переставал говорить: