Под вечер, в покрытом листьями кувшинок затончике, где будто разом вытряхнутые из мешка громоздились в беспорядке причудливые коряжины, Николай устало присел на корень полузатонувшего дерева. Все сроки явки на пункт сбора миновали, а идти в глухую балку сейчас никак нельзя: если гитлеровцы возьмут след, то обнаружат группу. “А не лучше ли будет двинуть напрямик? Обойду пункт сбора и переплыву Сож возле мельницы?” Это показалось ему вначале заманчивым. Но, поразмыслив, он отверг свои планы начисто. Разведчики, конечно, ждали бы его, а потом принялись за розыски. Оставалось одно — запутать следы, сбить погоню.

Николай тяжело поднялся с коряги. В сапогах, как бы жалуясь на тесноту, всхлипывала вода. Мокрые портянки скомкались. Жесткие складки шершаво лизали ступни, жгли кожу. Цепляясь за корни, старший сержант взобрался на обрывистый берег, вылил из кирзачей бурую жижу, сполоснул портянки в протоке, выжал их досуха, переобулся и прибрежными кустами двинулся дальше.

Два немецких солдата-автоматчика и рослый проводник служебной собаки остолбенели, когда из частого ольховника на поляну вдруг вышел русский разведчик. На его широкой груди автомат казался игрушкой. С пятнистого порванного маскхалата капала вода. Овчарка рванулась вперед, но, сдерживаемая поводком, осела на задние лапы и забилась у ног проводника, выбрасывая из оскаленной пасти хлопья пены.

На мгновение Полянский тоже растерялся. Почти инстинктивно выпустил из автомата длинную очередь и отпрянул в кусты. Собака метнулась за ним. Проводник замешкался, не успел высвободить руку из ременной петли поводка, захлестнутого на запястье, покачнулся и упал. Солдаты восприняли это как команду и залегли рядом. Завязалась перестрелка.

Николаю поляна видна была вдоль и поперек. Даже буйная трава, усеянная, словно горящими угольками, бутонами тюльпанов, не маскировала врагов. Пилотки торчали из разноцветья, как замшелые пни. Вот они зашевелились, задвигались. Одна пилотка осталась в центре, а две другие стали удаляться, направляясь к флангам. “Охват”… Николай поддел на мушку левого солдата и выстрелил Всплеснув руками, тот неловко завалился на спину. Второго автоматчика он настиг меткой очередью у самой опушки. Оставался проводник. В ложбине, среди зеленых стеблей, смутно угадывалась его голова. Чтобы стрелять наверняка, Николай положил ствол автомата в развилку крепкой ветки и скользнул взглядом по прицельной планке. “Правее, еще чуток правее…” Толчок в плечо опрокинул его. Перед ним возникла ощеренная пасть собаки. Николай, изловчившись, ударил кулаком по оскаленной морде и попытался вскочить на ноги. Но пес не давал подняться. Клыки его с треском рвали одежду. Из маскхалата выпали офицерская сумка и пистолет. Оберегая их, Николай норовил ударить собаку ногой. И ему это удалось — овчарка с визгом откатилась прочь. Николай потянулся было к застрявшему в развилке ольхи автомату и отпрянул. На пути стоял проводник. Темный зрачок пистолетного дула смотрел на разведчика в упор.

— Лежать! — возглас прозвучал, как выстрел.

Немец безучастно разглядывал безоружного и теперь, казалось ему, нестрашного врага. Он уже слышал скрипучий голос оберста Зильберга, который от имени фюрера… “Или-или, — мелькнуло в голове Николая, — золотой середины быть не может”. Старший сержант, резко оттолкнувшись от земли, бросился на проводника. Сцепившись, они покатились по земле, подминая кусты. Нельзя было определить, кто из них держит верх.

Очнулась оглушенная ударом овчарка. Она молча вцепилась в Николая. Холодные костлявые пальцы проводника стиснули сержанту горло. Рука разведчика нащупала черенок охотничьего кинжала. Короткий взмах, и собака забилась в агонии.

Еще взмах — и немец расслабил пальцы.

— Рудольф! Рудольф! — прокричал кто-то на противоположном берегу.

Николай подобрал сумку, пистолет и, припадая на левую покусанную овчаркой ногу, скрылся в камышах.

Уже в сумерках вышел он к глухой балке. Друзья — Федотов, Семухин и Рыбаков — встретили прихрамывающего, покрытого с ног до головы болотной тиной и грязью товарища тревожными вопросами.

— Что стряслось?

— Ранен?

— Гнались?

— Где лейтенант, ребята? — Николай бросил автомат на охапку полыни и упал рядом. — Где лейтенант, спрашиваю? Чего смотрите? — говорил он, окая по-сибирски. — Извозился? Это я болото изучал. Не вернулся, значит, лейтенант? Да-а-а. Как бы в беду не попасть. Взбудоражил я фашистское логово.

— В Ключах был?

— Угу… Придется место сменить: немцы сюда могут нагрянуть. А с лейтенантом… Встретить бы его, предупредить, а нельзя. Патрули немецкие речушку с обеих сторон обложили.

Сухощавый Рыбаков, парень с молодцеватой выправкой, которую он сохранял при всех случаях изменчивой фронтовой жизни, вытащил финский нож, нарезал дерна, выложил на лужайке круг, а в центр бросил несколько охапок травы. Со стороны любому показалось бы, что пастухи готовились разжечь костер и во избежание пожара обезопасили огневище. На самом же деле это был условный знак. Он говорил, что группе грозит опасность, что все ушли в другое место.

— Вы, ребята, шагайте, — распорядился Николай, — а я лейтенанта здесь дождусь.