Космос всегда был и будет связан с политикой. Заслуга Хрущева в том, что он сразу после запуска Спутника понял важность космических исследований. Превратил их в лицо страны. Это дало толчок в том числе и техническому образованию. Да и капиталовложений в космические исследования и технологии, связанные с ними, стало ощутимо больше. Но опека была слишком энергичная, фактически всё делалось «через Хрущёва». Королёв иногда ему подыгрывал. Например, когда незадолго до полёта Гагарина в космос запускали очередного Ивана Ивановича – манекен – вместе с ним в порядке эксперимента находились некоторые сельскохозяйственные культуры, в том числе – и на это делалась ставка – зёрна кукурузы. Конечно, Хрущеву это должно было прийтись по душе. Правда, после полета Гагарина о кукурузных зернах, побывавших в космосе, уже никто не вспоминал. Вполне логично, что их заслонили более громкие и очевидные успехи. Как известно, Хрущев с тех пор полюбил общаться с космонавтами, стал инициатором многих начинаний, связанных с покорением космоса. Говоря политическим языком, превратил эту тему в символ своего правления.

Брежнев был компетентнее, он больше доверял учёным, понимал их. Я вспоминаю, как однажды День космонавтики отмечался в театре Советской армии. В кулуарах мне довелось быть свидетелем интересного зрелища: в фойе стоял академик Мстислав Келдыш с группой учёных – и вдруг появился Брежнев в окружении членов Политбюро. Так генеральный секретарь сразу бросился к Келдышу, обнял его, как-то подчеркнуто радушно поприветствовал – с большим уважением. После этого к президенту академии наук выстроилась очередь: все члены Политбюро последовали примеру Брежнева. Это был не просто ритуал. Брежнев понимал, с кем имеет дело, ощущал масштаб личности Келдыша, знал о его роли в космическом проекте.

Здесь нужно вспомнить и о встрече Брежнева с ракетчиками – Владимиром Челомеем и Михаилом Янгелем в 1972 году – когда он разрешил из спор и принял решение, надолго определившее развитие этой отрасли в нашей стране. Мы стали производить и янгелевские, и челомеевские комплексы. Время показало правильность этого шага. Он разбирался в этих вопросах. Конечно, я говорю у первых десяти годах правления Брежнева, когда он еще был физически здоровым человеком.

Приведу еще один пример. В 1977 году я написал сценарий документального фильма о Гагарине. И посыпались правки, замечания: прежде всего, руководство не устраивало, что в сценарии не отражена роль Брежнева. Я не принял ни одной правки. Председатель Гостелерадио Сергей Лапин рискнул, дал фильм в эфир. А Брежневу картина так понравилась, что он настоял на вручении его авторам Государственной премии СССР.

Планы военного использования космических технологий зарождались не в СССР и не в США. С них, собственно говоря, всё и начиналось – в нацистской Германии. Когда Йозеф Геббельс (а вслед за ним это не раз повторял Адольф Гитлер) говорил об «оружии возмездия», он ведь имел в виду не атомную бомбу, как это принято считать, а ракетную технику, те самые Фау, которые Вернер фон Браун, один из отцов мировой космонавтики, обещал усовершенствовать до такого уровня, чтобы можно было из Германии «достать» не только до Лондона, но и до Нью-Йорка. И, конечно, до советских городов. Они надеялись, что это межконтинентальное оружие перевернет ход Второй Мировой войны. То есть, планы военного использования будущей космической техники возникли раньше, чем реальные планы покорения космоса. Хотя, если бы не война, немцы могли бы оказаться первыми на орбите. Другое дело, что представить себе этот режим без войны невозможно.

Потом, уже в 1960 – 70-е, планы военного присутствия на орбите время от времени возникали. Кое-что было реализовано. Например, наши орбитальные станции «Алмаз» предназначались для военных целей – там имелись и средства слежения, и даже оружие. Аналогичные проекты развивались в Штатах. Но я бы не преувеличивал важность этих начинаний. В космосе всё видно почти как на ладони, невозможно летать втайне от американцев или от нас. Всё контролируется. Поэтому не верьте слухам о том, что американцы не были на Луне: мы всё это видели и имели возможность проверить. А военное использование космоса просто не слишком эффективно, куда опаснее технологии, которые рассчитаны на большую близость к Земле. Звездные войны, к счастью, не предвидятся.

Космический проект был значительно экономичнее по сравнению с атомным значительно экономичнее – хотя бы потому, что шёл в комплексе с оборонным ракетостроением. А вообще, космический проект – дело прибыльное. Конечно, американцы лучше умеют на нём зарабатывать, чем мы. Полет на Луну дал им при затратах в 25 миллиардов долларов доход не менее 300 миллиардов. Правда, не за год – два, за более длительное время. За счет внедрения новых технологий. Самые известные примеры – тефлоновая сковородка, молнии-липучки, которые теперь используются в самой простой одежде. А метеотехнологии, которые так развились благодаря космосу? Спутниковая связь, наконец, интернет. Всё это стало привычным и в нашей стране. А начиналось с космоса.

Я много раз бывал на пусках, я давал бы героя человеку, который подходит к ракете. Потому что, когда ракета со страшным грохотом стартует – это страшное, физиологически страшное, неописуемое зрелище. Если упрощать, это огромный столб огня и на этом огне летит человек. Человек летит на огне – это действительно страшно. Это нужно быть мужественным, чтобы сквозь это проходить и работать на этом столбе огня. А потом – полет. Космос чем отличается от всего остального? Казалось бы, каждый день гибнут люди, но когда гибнут космонавты или астронавты, то это трагедия всех, она касается каждого. Так же, как гибнут в Чернобыле во время аварии. Это люди, которые на виду, люди, которые находятся в необычных условиях, которым мы доверяем. Каждый полет, мы как будто бы доверяем частичку самих себя этому космонавту, этому человеку, летящему в космос. Как будто такое ощущение, что мы летим в космос. И когда гибнет космонавт или астронавт, то у меня, по крайней мере, такое ощущение, будто погибает частичка меня. Поэтому я прошу, я просто призываю относиться с великим уважением к этим людям – это героические люди, поверьте мне. Я знаю первых сто космонавтов и наших, и американских. Каждый из них – это судьба, это выдающиеся люди, это люди, которыми имеет смысл гордиться, которых выбрала судьба. Да, выбрала судьба на эти испытания, и они их прошли.

Не менее важен подвиг конструкторов, стратегов покорения космоса, первым из которых был Королёв. Нацию всегда объединяют великие цели. Их сформировали именно они. Сейчас я не могу сказать, что в космосе для России есть великая цель, которая могла бы объединить всю нацию. Я ее не вижу, может быть я слепой. Американцы выбрали для себя Марс. Мы, к сожалению, не можем поставить такую задачу, потому что страна не способна это осуществить, к сожалению. Если бы мы начинали сначала, то большой бы вопрос, могли бы осуществить полет Гагарина сегодня. Поэтому Королёв, Глушко, Келдыш и другие – это тоже заслуженные Герои Советского Союза. Они совершили подвиг.

Мы до конца еще не поняли, насколько космос нужен, просто необходим человечеству. По сути дела, если мы посмотрим, то космос сегодня присутствует везде, во всем, во всех сферах нашей жизни. Мы тогда не поняли, мы все сконцентрировали на станциях, на полетах космонавтов, на словах «мы первые в космосе» – это все глупость. Вся связь, вся навигация, все телевидение, вся обыденная жизнь человека сегодня завязана на космосе, и завтра все это будет сильнее. Достаточно сказать – Интернет. Ради Интернета можно было запускать первые спутники Земли. И в этой области все новейшие технологии сосредоточены в космосе, в космических технологиях. Все говорят: затратили огромные деньги американцы на Луну, 30 миллиардов долларов. Это ерунда. Они прибыли получили за счет этой программы триста миллиардов, в десять раз больше. Вообще самое выгодное дело, как ни странно, заниматься космическими исследованиями. Один доллар, вложенный в космические исследования, дает девять долларов дохода. Именно поэтому все страны стремятся в космос. А уже потом, даже торговля недвижимостью потом. И это мы должны понимать.

Сергей Павлович Королёв был решительным человек, он умел принимать решения, не считаясь с трудностями и опасностями лично для себя. Вспомним. Было принято соответствующее решение и ЦК партии, и Советом министров, что третий пуск должен быть человек, если два пуска предыдущие будут удачными. То и было сделано: в марте два пуска были удачные и третий был человек. Он рисковал. Но главное, подчеркиваю, Сергей Павлович Королёв понимал, что он должен быть первым в космосе. Это было с самого начала, я вам могу сказать. И он понимал, что если он сделает это первым, раньше американцев, то будет совсем другое отношение и к космосу – и к исследователям, и ко всей этой фантастической программе. Да, Алан Шепард должен был стартовать 21 апреля, это был суборбитальный полет, 15 минут невесомости. Но если этот старт состоялся раньше Юрия Гагарина, то Шепард был бы первым человеком в космосе. И на самом деле, давайте правде смотреть в глаза, первым был Юрий Гагарин, 5 мая стартовал Шепард, после этого Титов. Титов был третьим космонавтом мира, а четвертым бел Глен, который ушел на суборбитальный полет уже в Америке. И если выстраивать эту цепочку: Гагарин, Шепард, Титов, Глен. И превосходство программы Королёва было очевидно, ему удавалось на несколько шагов опережать американцев за счет силы воли и мысли. При замечу – надежных, но достаточно скромных капиталовложениях.

Как бы отнёсся Королёв к космическому туризму? К этому нужно относиться философски. По сути, Королёв – родоначальник и этой практики. Он мечтал о том, что «в космос будут отправлять по путевкам», понимал, что это тоже необходимо людям – в том числе для развития науки, для эксперимента, для нового опыта. Другое дело, что такие проекты не должны мешать исследованиям, заслонять их.

Сергей Павлович Королёв, я это хорошо помню, предполагал в 66 году пустить 8 «Востоков». Один из них должен был быть пассажирским, на одном из них должен был лететь журналист. Отбирался журналист. Он говорил: «Я должен приучить людей к космосу. Я должен сделать космос обыденным для каждого человека». И тогда он сказал знаменитую фразу, мы напечатали в «Комсомольской правде» в интервью с ним. Он сказал: «Я хочу чтобы в космос летали по туристическим путевкам, по профсоюзным путевкам». И как всегда у нас хорошие идеи превращаются черте в что. И когда зашел разговор, у нас была эта идея, я принимал в этом участие, возглавлял комиссию по посылке журналистов в космос. После гибели американской учительницы мы хотели провести серию уроков с орбиты и так далее. И тогда мы впервые в начале 90 годов столкнулись с одной вещью – а кто заплатит? Я тогда развел руками: ну если уже в космос будут летать за плату, то это приведет к девальвации, деградации космоса. Если мы будем посылать богатых людей за 20, за 10, за сто тысяч долларов, то это уже не космос – это будет туризм. Возможно, это будет существовать, но все-таки космос – это наука, большая наука.

Вы знаете, зачем нам ещё нужен космос? Вот все спорят, а есть очень простая вещь, есть гениальная цель. Она состоит в том, чтобы узнать, откуда мы произошли, откуда началась жизнь. Религиозными сюжетами очень просто объяснить, что Бог всё создал. Но мы должны понять, что значит жизнь во Вселенной. А для этого мы должны сравнивать, мы должны летать на Марс, мы должны летать на Сатурн, мы должны летать на Меркурий, на Венеру, на Луну, мы должны искать разные формы жизни. Тогда мы ответим на вопрос, кто мы, откуда мы, иначе мы без прошлого. Вот это главная задача 21 века. И я глубоко убежден, что она будет решена. Смелые и необходимые для человечества задачи – вот что тянет нас в космос. И Королёв это глубоко осознавал.

Ранняя смерть Королёва – огромная потеря. Дело не только в его невероятной преданности делу, в его умении пойти на разумный риск, досконально зная своё дело. Не только в том, что слово Королёва много значило для десятков крупнейших учёных, которых вряд ли мог бы объединить кто-нибудь другой. Королёв не только концентрировал научные силы на решении самых важных задач, он умел создавать школы. После него остались такие люди, как, например, академик Анатолий Савин, создатель противоракетного щита над Москвой. Но не менее трагичным был уход из жизни Мстислава Келдыша. Он связал космонавтику с наукой, с теорией – это было крайне важно. После него на таком уровне этим уже не занимались. А в последние десятилетия, когда академия наук, к сожалению, превратилась всего лишь в клуб учёных – тем более. Науку мы пытаемся подвести под американские стандарты, которые нам не подходят. При Келдыше академия была высочайшей инстанцией, с которой считались все – и военные, и партийное руководство. Наука не просто давала направление развитию той же космической техники, она давала стратегический смысл этой новой отрасли.

Келдыш лучше всех понимал, что космосу нужны идеи. Что теория – это не просто какая-то схоластика, а суть научного исследования. Однажды – это было в 1968 году – в Киеве была встреча ученых и журналистов по космической тематике. Так Келдыш посадил нас всех в автобусы и отвез в дом отдыха. «Будете здесь сидеть три дня, пока не дадите мне ваши новые предложения по космической программе». И на тех идеях, которые тогда были сформулированы, наша космическая отрасль жила не одно десятилетие. Например, Борис Непоклонов тогда предложил программу лунохода.

После ухода великих проявились проблемы: Королёв, Келдыш подчиняли технические задачи большой цели. А потом, наоборот, стали планы подстраивать под новую технику – и космические исследования забуксовали. Вот «Буран» – наш космический челнок, великое достижение конструкторов. В нем сотни уникальных технологий, которые не способны повторить даже американцы. Но зачем нужен этот богатырь – непонятно. Не было такой научной аппаратуры, чтобы «Буран» доставил её в космос для какой-либо прорывной задачи. А техническому чуду должен предшествовать научный поиск. Самой перспективной программой 1970 – 80-х, на мой взгляд, был «Интеркосмос». Это ведь не просто подготовка и запуск в космос представителей стран, с которыми Советский Союз поддерживал дружеские отношения – Болгарии, Вьетнама, Индии, Франции и так далее. Главное в другом. Создавались новые исследовательские центры в разных странах. Они поставляли научную аппаратуру. Со временем это могло обеспечить прорыв, следующий шаг в исследовании космоса. Жаль, что эту программу закрыли практически сразу после распада СССР. А по сути – даже чуть раньше, еще при Горбачеве, который, давайте признаемся, высокомерно относился к нашим восточноевропейским (и не только) партнерам. Была в нем такая великодержавная нотка. Позже некоторые страны (например, Индия), сделавшие первые шаги на орбиту в рамках этого проекта, сегодня достигли заметного успеха. Но уже, увы, без нашего лидерства. Мы потеряли связи, потеряли единую систему управления, потеряли научную базу, которая притягивала идеи со значительной части мира.

Реформы Ельцина для космонавтики – это было не просто тяжелое время, а годы провала, когда разрушались научные школы. Я в то время много общался с ядерщиками, часто бывал в Сарове. Они страдали от полного безденежья, буквально голодали. Выдающиеся ученые могли надеяться только на свои приусадебные участки, на картошку и огурцы, которые сами выращивали. Конечно, мы обращались с различными просьбами к президенту Борису Ельцину, но прямого выхода на него не было. А министр по атомной энергии Виктор Михайлов никак не мог до главы государства дозвониться… Как-то я собрал в Москве пресс-конференцию с участием ведущих ученых. На нее пригласили и иностранных журналистов. Ученые там рассказали о своем бедственном положении, о том, что ядерные НИИ в России гибнут. Эти выступления получили широкий резонанс в мире. И на следующий день Ельцину, как обычно, принесли выборку из международной прессы – и там он увидел публикации о проблемах нашей науки. Ельцин тут же связался с Михайловым и дал распоряжение подбросить ученым некую сумму – внушительную по тем временам. Помощь пришла. Но, конечно, пожарными мерами спасти науку невозможно. Результат – отставание, которое невозможно преодолеть одним рывком. Это дело десятилетий. Мы многое потеряли. Я несколько лет назад был в Красноярске-26, в нашем знаменитом центре Решетнева. Спрашиваю: «Ребята, можете создавать изделия без западных комплектующих?» Отвечают: «Нет».

Надо направлять усилия на новые необычные проекты. Мы строим современную технику, работаем над ракетами – и это правильно. Но не хватает стратегической идеи, которая придала бы новый смысл космонавтике. В 1950 – 60-е такие идеи были. Без них всё становится бессмысленным. Потом их стало меньше, а сейчас дефицит идей ещё острее. Как и нехватка современных приборов и научных школ, которые бы их создавали. Еще неизвестно, что важнее. Люди хотят открывать неизведанное, становиться лидерами в своей области, находить новый смысл для исследований. У Королёва, Келдыша, Глушко – а можно перечислить еще десятки фамилий – это получилось. Конечно, это возможно и сегодня. И терять оптимизм нельзя никогда. Недаром все-таки мы жили в фантастическое время. Открытие космоса в XX веке расширило наше представление о Вселенной ровно в миллион раз. Это не риторическая фигура, я всё точно просчитал.

И ещё. Все делят нашу историю пока на два этапа – до рождества Христова и после рождества Христова, до нашей эры и после нашей эры. Я считаю, что со временем будут так считать: до космический эры и потом, до запуска первого Спутника 4 октября 1957 года – и после этой даты. Потому что другая жизнь стала, принципиально другая – это важно понимать. Изменил космос эту жизнь. Необратимо. И открыл столько новых возможностей, что разрабатывать их будут наши далекие потомки. Сегодня прогресс человечества определяет космос, космонавтика, космические технологии, другое ничего не определяет, все остальное на этом завязано. А начинается всё, в значительной степени, с Сергея Павловича Королёва. Появятся новые идеи и задачи, о которых мы сегодня и помыслить не можем. Но фигура основоположника останется неповторимой, единственной. Это Сергей Павлович Королёв!