— Она с тобой? — с изумлением спросил король у Торвина. — У вас теперь есть жрицы?
— Не со мной, — был угрюмый ответ. — Она не имеет права носить наши амулеты и одежду. Надо снять платье и все прочее.
— И что потом?
— А потом за борт ее, — вмешался Ордлаф. — Слыханное ли дело — баба на корабле? — Он тут же спохватился: — Я хотел сказать — носящая прялку.
Шеф хорошо знал, что среди его моряков, даже среди англичан вроде Ордлафа, которые оставались христианами, распространен особый табуированный жаргон, слова haf. Викинг Бранд и его люди были уверены, что упоминание в море о таких непотребных существах, как женщины, кошки и христианские священники, — верный способ накликать беду и хуже этого может быть только путешествие на одном с ними корабле. Также нельзя было запросто называть составные части своего корабля, для них имелись особые ритуальные названия. Об этом и вспомнил Ордлаф. Но все это вылетело у Шефа из головы, едва он снова присмотрелся к стоящей напротив женщине. Король рассеянно отодвинул рвущегося на защиту Хунда, чтобы без помех окинуть ее взглядом.
— Я видел тебя раньше, — сказал Шеф. — Ты меня ударила, расквасила нос. Это было возле Бедриксворда, в лагере… в лагере могучего воина. Ты была в палатке, которую я разрезал, в палатке… — Шеф запнулся. Он не помнил правил Бранда на этот счет, но что-то подсказывало, что имя Ивара Бескостного может ничуть не хуже, чем женщины и кошки, разъярить и накликать морских ведьм Ран, богини глубин. — В палатке бледного человека, — наконец выкрутился он.
Она кивнула:
— Я тоже тебя помню. У тебя тогда было два глаза. Ты разрезал палатку, чтобы вытащить английскую девушку, но перепутал меня с нею. Я тебя ударила, и ты меня отпустил.
По-английски она говорила с норвежским акцентом, таким же заметным, как у Бранда, но не таким, как у многих приверженцев Пути, говорящих на смеси английского и норвежского. Эта женщина из племени данов. Похоже, чистокровная. Откуда она взялась?
— Я провел ее на борт, — заявил Хунд, которому наконец-то удалось привлечь к себе внимание. — Спрятал ее под палубой. Шеф, ты был учеником Торвина, я был учеником Ингульфа. А Свандис — моя ученица. Прошу защитить ее, как Торвин защищал тебя, когда псы Ивара желали твоей смерти.
— Если она твоя ученица, почему не носит яблоко Идун, знак лекарей? — спросил Шеф.
— Женщины не могут быть учениками, — проворчал Торвин.
— На это я могу ответить, — сказал Хунд. — Но есть еще много вещей, которые необходимо разъяснить. С глазу на глаз, — добавил он.
Шеф задумчиво кивнул. Хунд ничего не просил лично для себя с того самого дня, когда Шеф снял с него рабский ошейник. Однако он верой и правдой служил своему королю. У него есть право быть выслушанным. Шеф молча указал на закуток, где был подвешен королевский гамак. Он обернулся к Ордлафу, Торвину, всей команде и стоящим позади нее смуглолицым арабам.
— Больше никаких разговоров о раздевании и швырянии за борт, — распорядился Шеф. — Ордлаф, раздавай еду и не забудь про нас с Хундом. А что до женщины, отведи ее на корму, и пусть двое твоих помощников присмотрят за ней. Ты отвечаешь за ее безопасность. Леди, — добавил он, — следуй за этими людьми.
Какое-то мгновение она сверлила Шефа взглядом, будто собираясь ударить снова. Когда она обмякла и опустила глаза, Шеф с содроганием сердца вспомнил, где видел эти свирепые черты. В поединке на сходнях. Это женское воплощение Бескостного, которого Шеф убил и сжег, чтобы его дух никогда не вернулся. Что за тень вызвал Хунд из прошлого? Если это
— Да, она дочь Ивара, — признал Хунд, когда они уселись в темноте под платформой передней катапульты. — Я понял это совсем недавно.
— Но как у него может быть дочь, родная дочь? Ведь он ничего не мог с женщинами, поэтому его и прозвали Бескостным. У него не было…
— Да были, были, — вздохнул Хунд. — И ты прекрасно это знаешь. Сам раздавил их в кулаке, когда его убивал.
Шеф примолк, вспомнив последние мгновения своего боя с Иваром.