Дом превратился в святилище, где все осталось по-прежнему. «Его костюмы до сих пор висят в шкафах гардеробной. Его рубашки сложены в ящиках, туалетные принадлежности разложены в ванной, стол готов к немедленному использованию, с запасами ершиков для трубки и различных канцелярских принадлежностей, все как при жизни»[803].
Она была в ужасе от того, что у нее не хватит денег и что французское правительство расторгнет соглашение по поводу дома. Мельница была продана швейцарскому миллионеру за 350 000 фунтов стерлингов вместе с 1,4 гектара земли в Марбелье за 82 000 фунтов стерлингов[804].
Фактически Уоллис унаследовала все – ничего не осталось благотворительным организациям, друзьям, крестникам или персоналу[805]. Она получила 19 500 долларов из Соединенного Королевства и 2,5 миллиона долларов из французских активов, продолжала получать ежегодное пособие, теперь уменьшенное до 5000 фунтов стерлингов. Французы не налагали пошлины на смерть, и она оставалась застрахованной от налогов при жизни, но штат парижской прислуги все равно сократился с 25 до 14 человек[806].
Одним из тех, кто должен был уйти, стал Сидни, дворецкий, который был с Виндзорами еще с Багамских островов. Его жена только что умерла, и ему пришлось успокаивать троих маленьких детей. Не сумев нанять сиделку или домработницу, он спросил, может ли начать собираться домой в пять. Уоллис ответила: «Если ты уйдешь в пять, не возвращайся». Он ушел и не вернулся[807].
Позже, в июне, историк искусства Рой Стронг обедал с друзьями Виндзоров Чарльзом и Джейн Райтсман, среди гостей был Сесил Битон. Стронг вспомнил, как Чарльз Райтсман сказал ему:
«Однако герцогиня была «плохим человеком», страдала хронической бессонницей, довольствовалась всего тремя часами сна, и требовала, чтобы люди разговаривали с ней до четырех утра. Она обирала всех подряд, и у нее были бойфренды, в частности Джимми Донахью, с которым она встречалась наедине в Палм-Бич. Чарли Райтсман классифицировал ее как «медсестру». Он был похож на десятилетнего ребенка. Герцогиня руководила всем шоу, начав писать мемуары и сниматься на телевидении за деньги. Она вложила деньги в ювелирные изделия, что было ошибкой, потому что после его смерти доход рухнул. Уоллис практически накачали наркотиками на похоронах герцога, и было сочтено более безопасным отвезти ее во дворец, чем заставлять сходить с ума в «Кларидже»[808].
На обеде после похорон Уоллис намеренно посадили между Маунтбеттеном и принцем Филиппом, задачей которого было убедить ее расстаться с секретными бумагами и королевскими реликвиями. «Через день или два после ее возвращения в Париж подъехал грузовик и увез их, – написал Кеннет Роуз в своем дневнике. – Сейчас они находятся в Королевском архиве в Виндзоре»[809].
Что именно было перевезено в Королевские архивы, и было ли все это открыто, так никогда и не выяснилось. Адвокат герцогини позже заявила, что «два человека, уполномоченные либо лордом Маунтбеттеном, либо «каким-то другим лицом», действующим на основании того, что она назвала королевской властью, каким-то образом получили ключи от ящиков герцога и секретного картотечного шкафа и украли содержимое… в том числе личную переписку герцога, документы о разводе с Уином Спенсером и Эрнестом Симпсоном… и некоторое количество личной переписки герцогини»[810].
Но, по словам Кеннета де Курси, первая партия документов была передана библиотекарю королевы сэру Робину Макворту Янгу в присутствии герцогини 15 июня 1972 года. Второй транш, снова собранный с ведома герцогини, был получен 13 декабря[811]. Третий был подобран Макворт-Янгом 22 июля 1977 года[812].
Маунтбеттен теперь находил возможность заглядывать к ней почаще, желая узнать, что будет с ее богатством и имуществом после смерти. Он предположил, что некоторые драгоценности можно было бы подарить молодым женщинам королевской семьи; что он мог бы стать исполнителем ее воли. Можно было создать Фонд герцога Виндзорского под председательством принца Чарльза и с контр-адмиралом Филиппом де Голлем, сыном французского президента, в качестве попечителя. Уоллис также могла поддержать Объединенные мировые колледжи, международным президентом которых был Маунтбеттен. В конце концов ее врач Джин Тин посоветовала Маунтбеттену не навещать ее, потому что это вызывало повышение давления.
Первоначально полная энтузиазма, в начале 1973 года она решила отказаться от фонда, уволила своего лондонского адвоката сэра Годфри Морли из «Аллен энд Овери» и назначила Сюзанну Блюм действовать исключительно от ее имени в будущем. Это должно было ознаменовать новую важную главу в жизни герцогини.
Блюм родилась на северо-западе Франции в 1898 году и окончила Университет Пуатье в 1921 году. В том же году она вышла замуж за Пола Вейла, впоследствии парижского представителя конторы «Аллен энд Овери». Она создала успешную практику, представляя интересы Риты Хейворт при ее разводе с Али Ханом в 1958 году, а среди ее голливудских клиентов были Чарли Чаплин, Джек Уорнер, Дэррил Ф. Занук, Уолт Дисней, Дуглас Фэрбенкс и Мерл Оберон. Одним из ее первых судебных разбирательств была успешная защита «Уорнер Бразерс» от иска, поданного композитором Игорем Стравинским за злоупотребление его музыкой.
Впервые она была представлена Виндзорам в 1937 году через посла США Уильяма Буллита, но начала выступать за Виндзоров только вскоре после Второй мировой войны. С 1973 года ее влияние на герцогиню будет абсолютным. В марте 1973 года, отчасти в знак благодарности за их щедрость, Уоллис подписала соглашение о передаче французскому правительству почти 140 предметов мебели стоимостью 750 000 фунтов стерлингов и произведений искусства[813]. Ее золотые шкатулки, некоторые стоимостью 25 000 фунтов стерлингов каждая, были переданы в дар Лувру, картина Стаббса отправилась в Версаль, а немного фарфора – в Национальный музей керамики в Севре[814]. В письме Джо Брайану в том месяце Чарльз Мерфи рассказал:
«Бидди Мокктон (sic), которая сейчас вернулась в Лондон, позвонила мне сюда в большом горе. Похоже, сложилась классическая ситуация. Морли уволен. Аттер взял на себя управление домашним хозяйством. Английская медсестра из персонала Американской больницы, которая привезла герцогиню домой и провела с ней около четырех недель, говорит, что его компания маневрирует (sic), чтобы завладеть имуществом. Большую часть корреспонденции Артер выбрасывает в мусорную корзину. Она видела, как он это делает. Артер позволяет нескольким звонкам проходить к герцогине. Эффект состоит в том, чтобы убедить ее, что она совершенно одна, если не считать его. Даже от Бидди Монктон, которая отказалась от собственного комфорта, чтобы быть с герцогиней, Аттер до последнего визита требовал, чтобы она жила в отеле.
Похоже, Аттер овладел искусством завоевывать расположение богатых пожилых дам, которые оставляют ему свое имущество. Я скажу вам вот что: на днях, когда я выходил из ворот, Бойер, английский шофер, стоял снаружи. «Я должен вам сказать, мистер Мерфи. Вы не поверите в то, что происходит в этом доме. Это вас шокирует». Позже я с ним побеседовал: «Подумайте о ценности украшений, драгоценностей, маленьких безделушек и мейсенского фарфора, которые теперь больше никто не контролирует…»[815]
Уоллис становилась все более одержимой безопасностью. Помимо забора с шипами, охраняемых ворот и сигнализации, она держала на ночном столике пистолет – не зная, что это имитация оружия, – и наняла бывшего французского десантника для патрулирования территории. Она стала больше пить – предпочтительно водку из серебряного стаканчика – и стала более замкнутой. Уоллис по-прежнему заседала в советах директоров Американской больницы и Общества защиты животных, но практически не вкладывала ни времени, ни денег. Когда ее секретарь Джон Аттер попытался убедить ее посещать пациентов больницы, «чтобы восстановить свой имидж», она отказалась[816]. Уоллис отклонила предложение Джеки Онассис, издателя, написать еще один том мемуаров, но в марте 1975 года передала многие из своих документов на попечение Блюм с инструкциями превратить их в книгу. Она всегда интересовалась исследованиями рака и, чтобы отблагодарить французов за годы низкой арендной платы, теперь написала новое завещание, в котором сделала Медицинский институт Пастера своим главным бенефициаром.
Уоллис все еще встречалась с некоторыми друзьями и путешествовала. В мае 1973 года бизнесвумен Франсин Фаркас одолжила Уоллис свою виллу в Кап-Ферра – в знак благодарности Уоллис подарила ей серебряную урну с королевским гербом. Фаркас познакомилась с Виндзорами через своего мужа Александра Фаркаса, который управлял универмагом «Александрес». Пары встречались всякий раз, когда Виндзоры были в Нью-Йорке или Фаркасы во Франции.
«Ее жизнь была посвящена ему и его нуждам», – вспоминала госпожа Фаркас. И добавляла:
«Она готова была проверить, есть ли кости в его филе в ресторане. Ее разговор был оживленным, и она могла увлекательно говорить о бизнесе, политике и особенно о еде, о которой герцогиня знала больше, чем кто-либо из моих знакомых. Все было сделано в совершенстве, и когда она развлекалась, в галерее столовой играл небольшой струнный квартет. Герцог был самым обаятельным человеком с истинной властью. Несмотря на то, что физически он был невысоким человеком, люди расступались перед ним. Он любил садоводство, и я помню, как он показывал мне, как правильно срезать розы, всегда пятую розу снизу. Людям нравилось быть с ними. Уоллис всегда была в окружении придворных. Она была для меня как старшая сестра, кем-то, кто ценил, когда ты с ней рядом»[817].
На следующий год Уоллис остановилась в отеле «Ду Палаис» в Биаррице с другим старым другом, Фокси Сефтоном. Она посетила Нью-Йорк, где ей сделали еще одну подтяжку лица. Друг, Натан Каммингс, основатель «Консолидейтед Фудс», одолжил ей несколько картин Ренуара и Сислея, чтобы обставить номер, и, по словам одного биографа, «персонал отеля неделями обсуждал ее резкое обращение со слугами, официантами, посыльными и водителями ее автомобилей»[818].