59

О том, что Райская пустошь в недавнем прошлом был стройкой, можно было понять, только побродив по заросшему густым и высоким бурьяном участку. В зарослях амброзии и лебеды попадались кучки щебня, стопки железобетонных плит, покрытых ржавыми потеками, и глубокие осыпавшиеся котлованы. Для жилого комплекса площадью в пятьдесят тысяч квадратных метров участок в полтора гектара был маловат, и края котлованов подбирались к заборам вплотную.

После бегства застройщиков и введения конкурсного производства сторожа (их было четверо – и все четверо проявляли повышенный интерес к политике и крепким напиткам) самостоятельно урезали себе зону ответственности до площадки перед въездом, где стояло несколько грузовиков, бульдозеров и экскаватор. Ночные директора наняли четвероногих помощников, готовых контролировать периметр за одно ведро помоев в день. Основными нарушителями границы были подростки, ищущие возможность выпить и покурить, но с приходом осени они исчезли. В ноябре по пустоши гуляли только ветер и собаки.

Рывок и толчок. Лиза потеряла равновесие, но вместо того, чтобы упасть лицом в землю, полетела кубарем дальше вниз. Первый кувырок получился через плечо, а все остальные (их было бесчисленное множество) – через бок. Когда мама говорила «катись колбаской», Лиза представляла примерно такой способ передвижения, и он тогда казался ей смешным.

Шапка слетела сразу. В ушах захрустел сминаемый сухой бурьян. На мгновение открыв глаза, она видела бурое мельтешение, как если бы прыгала на скакалке и одновременно крутила головой по сторонам. Только намного быстрее, чем она когда-либо это делала. И еще быстрее. Казалось невероятным, что она вообще может кувыркаться так долго и так быстро.

Повезло, что в момент падения она держалась за лямки ранца, иначе бы точно переломала руки. Голова дважды ударилась о землю, прежде чем девочка успела втянуть ее в плечи. Ноги беспомощно болтались. Коса цеплялась за бурьян. За волосы дергало так, что казалось, вот-вот вырвет их с корнем. «Катиться колбаской» оказалось вовсе не смешно, а страшно и больно.

Ее остановил кусок плиты, присыпанный землей. Лиза с лету ударилась плечом и оцарапала ногу об изъеденный ржавчиной прут арматуры.

Она открыла глаза и увидела крутой склон, с которого только что скатилась, и просеку в бурьяне шириной в собственный рост, которую только что сама проложила. Мир вокруг кружился, как если бы она продолжала падать, но уже не так быстро. Пахло прелой травой. Глаза слезились от попавшего в них сора.

Ранец за спиной мешал встать. Она перевернулась на живот, поднялась на четвереньки и села.

Ныло плечо. Лицо горело. В волосах застряли репейники. Лиза осмотрела себя. Казалось, ее вдруг переодели в какое-то тряпье. Рукав серой куртки, той самой, которую мама не разрешала носить во дворе, чтобы не вымазать, был разорван. Из дыры торчал белый синтепон. Юбка покрылась мокрыми и грязными пятнами, колготки пошли стрелками. На правой ноге ботинка не было. Где теперь его искать?

«Я все расскажу папе. Мама не поверит. Станет опять заступаться».

Лиза встала на ноги, и вдруг удар по затылку повалил ее обратно на землю. Склонившийся над ней Сережа улыбался. Ветер трепал края расстегнутой куртки и раздувал волосы, но брат не чувствовал холода. Потому что это был не брат.

Она поняла, что ошиблась. То, что смотрело на нее сейчас, не могло ни попасть под машину, ни заблудиться, даже впервые очутившись в чужом городе. Теперь она поняла, почему Сережа ждал ее так далеко от входа в школу и почему не повернулся к ней лицом перед дырой в заборе. Злые поумневшие глаза мгновенно выдавали того, кто сидел в нем. Помнишь, как мы играли в прятки и я обещал тебя съесть? Я всегда держу свое слово.

Сережа склонился над ней, и в руках у него блестело на солнце что-то тонкое. Вспышка боли пронзила глаз. За ней еще одна, и наступила ночь. Безлунная и беззвездная темнота, в которой она услышала слюнявый шепот.

– Я очу еть на тою исюшку.