Впрочем, ему в те дни вообще не везло. Для начала вернули на доработку законопроект о защите маглов, который Уизли проталкивал в Визенгамоте. Еще бы — он выбрал для этого самый неудачный момент, когда отношения между маглами и волшебниками как раз испортились, и маглолюбцев вокруг резко поубавилось.

А началось все, как водится, из-за денег. В середине сентября британский фунт рухнул. Он летел вниз, как поезд с откоса, рынки лихорадило, и вообще у маглов творилось черт знает что. Конечно, их премьер не придумал ничего умнее, как направить протест министру магии: мол, ему известно, что гоблины Гринготтса хорошенько нагрели руки на валютных спекуляциях. Не сомневаюсь, что так оно и было, но когда речь идет о выгоде, гоблинов не остановит даже сама Моргана, не говоря уж о разных там министрах.

В конце сентября между Фаджем и главой магловского правительства состоялся жесткий разговор. Премьер пообещал предать огласке мир волшебников и свалить на нас вину за все проблемы Соединенного Королевства, включая валютный кризис, отвратительную погоду и предстоящий развод принца Чарльза с принцессой Дианой.

Подобные темы Джек Робинсон обожал. Притащив в мой кабинет ящик пива, он засел за работу. Первым делом едко высмеял Фаджа, изобразив в лицах, как тот мямлит: «Ну-у, мы, разумеется, повлияем на гоблинов», — а потом прячется под стол, когда секретарь сообщает о прибытии Даргхака, главы Гринготтса.

Потом Джек долго распинался о том, что обычай вести переговоры с магловскими премьерами не доведет до добра. Королева — другое дело, британские монархи связаны хартией о покровительстве подданным-магам еще со времен Иоанна Безземельного. Но расшаркиваться перед правительством, которое состоит из обычных людей… Черчилль и Тэтчер уже вынашивали планы подчинить волшебников. Того и гляди, скоро маглы начнут фамильярно похлопывать нас по плечу и просить вымыть им машину!

Последний пассаж я вычеркнул. Слово «машина» все еще вызывало у меня головную боль. Робинсон надулся, но потом выпил еще пива, и мы помирились.

Как и следовало ожидать, после выхода колонки Джек получил мешок писем. Одни читатели рьяно его поддерживали, другие гневно обвиняли в безразличии к проблемам маглов (особенно к разводу Чарльза и Дианы).

Среди прочих пришло письмо от Долорес Амбридж, помощницы Фаджа. Дескать, «мистер Робинсон» не совсем осведомлен о политике Министерства магии. Не согласится ли он побеседовать в дружеской обстановке с министром, чтобы они лучше поняли друг друга?

Забавно. Джека решили подкупить.

Соблазн был велик, но, подумав, я написал отказ. Появляться под обороткой Робинсона в Министерстве было слишком рискованно.

Мотаясь по делам, я часто оказывался в Косом переулке и однажды столкнулся с Артуром Уизли, но он меня то ли не заметил, то ли сделал вид. Позже Дэйв Блумкирк рассказал, что «Нору» обыскивали авроры. К ним поступил анонимный донос, будто в доме хранятся запрещенные артефакты. Должно быть, Уизли подумал, что это наших рук дело — а кто еще из чужих бывал в «Норе»? — вот и решил держаться подальше.

***

За политическими склоками, которыми так наслаждался Джек, я наблюдал со стороны. До Рождества оставалось меньше трех месяцев, а потом нас это уже не будет касаться… Правда, о предстоящем бегстве я старался лишний раз не думать, чтобы не сглазить, и вообще стал на редкость суеверным.

Между тем оставалось одно неотложное дело, которое надо было уладить до отъезда. Я ведь обещал Рите досье на Дамблдора, которое хранилось в тайнике. В один из будних дней в конце сентября я аппарировал в Лондон, к большому магловскому универмагу, где всегда бывает полно народу. Чтобы сбить с толку возможных наблюдателей, лучше места не придумаешь.

В тот день мне повезло, в отделе мужских костюмов на третьем этаже шла распродажа. Столпотворение покупателей, измотанные продавщицы, тесные проходы между рядами вешалок — как раз то, что нужно. Спрятавшись за пиджаками, я выпил оборотное зелье из ампулы. Когда прошли тошнота и головокружение, первым делом посмотрел на свои руки — они побледнели и покрылись складками. Значит, сработало.

Брюки повисли мешком, но я не стал их уменьшать. Изменил только цвет рубашки, превратил ботинки в старые растоптанные башмаки, а носовой платок переколдовал в матерчатую сумку. Затем, шаркая ногами, двинулся к выходу.

В зеркале увидел свое отражение — мерзкий старикашка с обвисшими щеками. В таком облике я еще походил по универмагу, проверяя, нет ли «хвоста», вышел на улицу и в первом же пустом переулке аппарировал.

Около часа я «прыгал» туда-сюда, из Лондона в Эдинбург, из Эдинбурга в Ковентри, пока не удостоверился, что за мной не следят. Наконец, когда действия оборотного зелья оставалось примерно на двадцать минут, оказался в Лестере, в окраинном районе, заселенном иммигрантами.

Моя цель — обшарпанная многоэтажка со стенами, изрисованными граффити, — скрывалась за автозаправкой и торговым центром. По дороге несколько раз приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть. Старческое тело давало о себе знать, и после цепочки аппараций сердце колотилось так, что я еле дышал.

Лифт, конечно же, не работал, и я потащился по лестнице на пятый этаж. Смена облика настигла между третьим и четвертым этажами, я так резко вырос и распрямился, что чуть не потерял равновесие. Башмаки теперь болтались на ногах, как лодки.