Настоящая монархия, по Ильину, существует только тогда, когда в душах людей живет особенное ВНУТРЕННЕЕ ОТНОШЕНИЕ к государю, а в душе государя – к его подданным. Чтобы иметь государя, его надо любить, «чувствовать в нем благую, добрую силу, которая хочет своему народу добра и которая живет только ради этого добра». Государь… всегда «мученик своего служения, мученик трона, страдалец своего призвания и служения, и все его «преимущества» исчезают в этом неутолимом служении» (с. 265).

Государь есть также воспитатель своего народа. Его задача – воспитание в народе «патриотизма, чувства собственного достоинства, силы суждения, чувства ответственности – и в результате этого способности к самоуправлению» (с. 269).

(Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992. Т. 2. Статья «О Государе».)

Уже Аристотель считал, что государство обязано воспитывать своих граждан. Особой и непременной задачей монархического государства является ВОСПИТАНИЕ людей в религиозной вере, в патриотическом, монархическом и правовом самосознании. Эту задачу вменял в обязанность монархической власти Стоглавый собор 1551 г. На соборе большинство составили сторонники Преподобного Иосифа Волоцкого, который прямо призывал царя вести подданных по пути к спасению. Эта линия шла от Византии, где император был блюстителем чистоты веры и был обязан руководить всеми членами общества на их пути к спасению. Второй Рим пал под ударами турок. Как пишет современный историк Борис Николаевич Флоря в работе «Иван Грозный», теперь «на русского государя ложилась та миссия по сохранению и утверждению Православия во всей вселенной, которую оказался не в состоянии осуществить византийский император» (Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., «Молодая гвардия», 1999. С. 93). Очищение общества от носителей пороков и очищение мира от зла, от всего, что нарушает спокойствие в обществе и угрожает чистоте веры – задача монарха.

К сожалению, в начале XVIII века произошла подмена идеи православного Самодержавия Московской Руси европейской идеей абсолютизма. Через 100 лет Император Николай Первый сумел выправить перекос в идеологии Российской Империи, но в дальнейшем, увы, государство по существу выпустило из рук задачу воспитания граждан в православно-монархическом духе. Сплошь и рядом школы и вузы становились рассадниками вольнодумства и нигилизма. Серьезным упущением государственной власти – повторюсь – был также недосмотр в отношении либеральной и радикальной русскоязычной печати, несущей прямую ответственность за подготовку Февральской катастрофы.

Религиозная вера – наряду с патриотизмом и всенародной любовью – один из главных источников вдохновения для Государя. Вместе с тем у Царя не может быть «личной» или «частной» жизни, никого другого не касающейся. Вся его жизнь есть достояние его народа («Наши задачи», т. 2, с. 219). Государь «начинает чувствовать себя пленником, а нередко и мучеником своего престола. Он всю жизнь призван жить не по своему вкусу, желанию и выбору, а по ЗОВУ ТРОНА… заставляя себя превозмогать во имя своего народа сущую муку жизни, от которой ему нельзя отказаться» (с. 220).

В статье «Когда Россия была республикой?» Ильин напоминает, что республикой Россия за всю свою историю не была никогда. Республиканская тенденция имела место в Новгороде с начала XII века, но именно она-то и погубила в конце концов самостоятельность Новгорода. «Россия, как единый народ и единое государство, могла спасаться от напора других народов только монархическим единением, а не вечевыми интригами и драками, да еще в северо-западном «бастионе» страны» (230). В наши дни находятся новоявленные язычники-антихристиане, которые, подобно большевикам и нигилистам, хулят всю историю России начиная со Святого князя Владимира, в т. ч. и императорский период, и Московскую Русь. В одном Новгороде они находят, подобно декабристам, нечто родственное: любимую демократию, западничество и вольнодумство. Все это, по их мнению, задавила сомкнувшаяся с Ордой «про-татарская» Московия. Даже великий Иоанн Грозный вызывает у них отторжение из-за своего якобы «татарского менталитета». Правитель, который покончил с Казанским ханством, покорил Астрахань и присоединил Сибирь, не угодил холопам Запада. Что же, убеждайте президента-сепаратиста Шаймиева, чтобы он не сжигал каждую осень у себя в Казани чучело Иоанна Грозного.

В эпоху Смуты начала XVII века, по мнению Ильина, никаких республиканских настроений не было. До самого конца Смуты все искали Царя, даже Семибоярщина. Только Февраль 1917 г. подарил России республику. Ильин отмечает, что тяга к анархии передалась таким представителям русской интеллигенции, как Бакунин, Лев Толстой, Кропоткин, а также и РУССКИМ ЛИБЕРАЛАМ. Ильин проницательно обнаружил в русских либералах не столько тоску по европейскому парламентаризму, сколько тоску по анархии. Именно анархическим строем души Гучковых и Родзянок объясняется тот хаос, беспорядок и безвластие, которые породили деятели Февраля. А если докапываться до истины, то главным источником погромной и разрушительной политики Временного правительства были директивы мирового масонского центра. Уму непостижимо, как либералы Гучков, Милюков и их сообщники буквально на следующий день после свержения Царя одобрили и претворили в жизнь злодейский «Приказ № 1», разрушивший в считаные недели русскую армию. И подобно тому, как Временное правительство разрушало армию и государственный аппарат, их идейные потомки через 74 года с тем же остервенением и с той же ненавистью к России громили в сжатые сроки промышленность, сельское хозяйство, науку и обороноспособность государства. Тот же анархический склад души нашего либерала, та же русофобия и та же лакейская зависимость от зарубежных хозяев.

Касаясь русской трагедии 1917 года, Ильин пишет: «В решающий час русской истории Государь остался в почти полном одиночестве… Убежденные монархисты оказались вдали от Государя, не сплоченными, рассеянными и безсильными, а бутафорский «многомиллионный Союз Русского Народа», в стойкости которого крайне-правые вожаки уверяли Государя, оказался существующим лишь на бумаге» («НЗ», т. 2. «Почему сокрушился в России монархический строй», с. 80).

Называть действительно массовый, народный, многомиллионный Союз Русского Народа БУТАФОРСКИМ, конечно, не справедливо. Как пишет исследователь А.И. Байгушев, «в 1905–1907 гг. именно Союз Русского Народа и его составляющие местные черносотенные организации (2229 отделов в 2208 населенных пунктах в 66 губерниях по отчетам полиции!) своими непосредственными действиями, выйдя на улицы и приняв народным ополчением «черных сотен» прямой бой с «террористами» и «революционерами», хорошенько народной дубиной дал «им» (иудейским бунтовщикам. – В. О.) сдачи и спас Россию» (Александр Байгушев. Русская партия внутри КПСС. М., 2005. С. 115). И далее: «… Войска пришли только после того, как Союз Русского Народа показал пример» (с. 119). Байгушев справедливо отмечает: «Простой русский народ вовремя опомнился и проявил то чувство самосохранения, которого были лишены образованные верхи» (с. 121). Это к вопросу о вине всего русского народа в измене Царю и тем более в ритуальном цареубийстве. Но, к сожалению, позже П.А. Столыпин и часть бюрократии дистанцировались от Союза Русского Народа. Народную организацию стали теснить, принижать и раскалывать. Дело дошло до запрещения правительством в 1909 г. монархического съезда в Полтаве. И самое главное – были запрещены и разоружены БОЕВЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ Союза Русского Народа, который, по словам Байгушева, был «загнан в полуподполье». Кроме того, в связи с началом войны с Германией многие черносотенцы в массовом порядке добровольцами ушли на фронт. И тем не менее в августе 1915 г. совещание СРН в Саратове потребовало от правительства «распустить Государственную Думу, члены которой создали изменническую организацию» – т. н. Прогрессивный блок.

Объективности ради надо отметить, что буквально в канун катастрофы, в декабре 1916 – январе 1917 г. Союз Русского Народа во главе с А. И.Дубровиным, вопреки провокатору Пуришкевичу, намеревался срочно созвать всероссийский монархический съезд, чтобы сплотить все силы вокруг престола. Увы, председатель Совета министров Голицын не разрешил созыв такого съезда.

Преданный военачальниками, Государственной Думой, дворянством и Синодом, Царь оказался в полной изоляции. Великая Россия в его лице была предана всеми. «Царствующая русская Династия покинула свой престол тогда, в 1917 году, НЕ ВСТУПАЯ В БОРЬБУ ЗА НЕГО, а борьба за него была бы борьбой за спасение национальной России» – ибо заменить Императорский Трон в России было нечем. Поистине, все остальное – хаос либо структуры вражеских организаций.

И хотя оставление Престола имело за собою психологические, нравственные и патриотические основания (ведь Царь отрекся, чтобы избежать крови. – В. О.), оно было полным НАРУШЕНИЕМ российских Основных ЗАКОНОВ, «и Государь, и Великий Князь (Михаил Александрович. – В. О.) отреклись не просто от «права» на престол, но от своей, религиозно освященной, монархической и династической ОБЯЗАННОСТИ блюсти престол, властно править, спасать свой народ в час величайшей опасности и возвращать его на путь верности, ответственности и повиновения своему законному Государю» («НЗ», т. 2, с. 90). Ильин считает необходимым выговорить юридическую, историческую и религиозную правду: «Династия в лице двух Государей (Николая Второго и Великого Князя Михаила Александровича) НЕ СТАЛА НАПРЯГАТЬ ЭНЕРГИЮ СВОЕЙ ВОЛИ И ВЛАСТИ, ОТОШЛА ОТ ПРЕСТОЛА и РЕШИЛА НЕ БОРОТЬСЯ ЗА НЕГО. Она выбрала путь НЕПРОТИВЛЕНИЯ и, страшно сказать, пошла на смерть для того, чтобы не вызывать гражданской войны, которую пришлось вести одному народу БЕЗ Царя и НЕ за Царя…» (с. 91). Конечно, было бы лучше в последовавшей затем гражданской войне воевать не белым февралистам-либералам с красными большевиками, а подлинно белым монархистам со всей революционной шушерой от Керенского до Троцкого. Но, увы, у Царя на момент 2 марта 1917 г. не было под рукой ни одного батальона. Он даже не мог арестовать изменника командующего Северо-Западным фронтом генерала Рузского, у Государя не было рядом с ним ни гвардии, а уж тем более опричного воинства. Как напрягать энергию своей воли и власти, если у Царя в личном распоряжении не было ничего. Всем овладели омасоненные военачальники – вечная им анафема! Сам же Ильин признает: «Но единой и организованной монархической партии, которая стояла бы на страже трона и умела бы помогать монарху— не было» («НЗ», т. 2, с. 181). Монархический трон сокрушился в России потому, пишет Ильин, что русский трон «не имел идейного и волевого кадра, дальнозоркого, сплоченного и способного к активным выступлениям» (184). Предреволюционные монархисты не имели ни самостоятельного суждения о происходящем, ни организационного кадра, ни плана действий, ни необходимых решений и выступлений. «Здесь не было зрелого политического мнения и не было борьбы за трон. И Государь с Государыней, неосторожно полагаясь на заверения этой «партии», оказались изолированными и выданными врагам. Это не было сознательное «предательство», но это была пассивность от неумения иметь Царя, это была выдача от бессмыслия, безволия и бессилия. Ожидания были обмануты. И высокие пленники остались невырученными…» Вот почему представители этой монархической «партии» не имеют никаких оснований считать, что в падении монархии в России виноваты все, кроме них. «Они – повинны первые, ибо выдавали себя за верных и преданных» (с. 188). Исследователь Н.П.Полторацкий, излагая биографию Ильина в период эмиграции, после высылки из России в 1922 г., пишет: «В представлении Ильина, отношение к В. К. Кириллу Владимировичу и его окружению неразрывно связывалось с проблемой не только легитимизма, но и черносотенства» (с. 285). Для современного монархиста это неожиданная постановка вопроса, ибо в наши дни многие определяют свое отношение к кирилловской линии Дома Романовых позицией Кирилла Владимировича (1876–1938) к февральскому мятежу. Современники утверждают, что он одобрил мятеж, надел красный бант и привел свой Гвардейский Флотский Экипаж на поклон к взбунтовавшейся Государственной Думе. Оказывается, в 20-е годы отношение Ильина и, видимо, других деятелей к Великому Князю Кириллу определялось иными мотивами. Осенью 1925 г. Ильин написал статью против черносотенства, в которой, по его словам, он «выдифференцировал черносотенство в образ (действительно густопсово-черносотенного) кириллизма» (с. 285–286). Великий Князь Кирилл Владимирович, в представлении Ильина, был представителем крайне-правого лагеря, черносотенства. На мой взгляд, данная характеристика не может компрометировать ни Кирилла Владимировича, ни Союз Русского Народа во главе с Дубровиным, ни любого другого русского патриота, ибо черносотенцами прозвали русских правых консерваторов-традиционалистов масоны, либералы и большевики. Замечательный русский мыслитель В. В. Кожинов блестяще «реабилитровал» так называемых черносотенцев, предупреждавших общество о грядущей катастрофе и взывавших к единению вокруг Царя. «Черносотенцами» были все русские люди в Московской Руси. Лишь с началом прозападных реформ Петра в русском обществе появились «прогрессисты», недруги алтаря и трона, число которых постепенно нарастало и к началу XX века достигло критической массы.

Не любя Великого Князя Кирилла Владимировича и его сторонников за «черносотенство», Ильин обращал свои симпатии в адрес Великого Князя Николая Николаевича, которого считал «персональным вождем» эмиграции и России. Увы, Ильин не знал или забыл, что именно Николай Николаевич убедил (точнее – морально «додавил») Государя издать Манифест 17 октября 1905 г., породивший безграничную свободу иудейской печати и гнездо революции – Государственную Думу. Под давлением Николая Николаевича Государь уволил 4 министров, в т. ч. министра юстиции Ивана Григорьевича Щегловитова (1861–1918), безоговорочно преданного Царю и монархии. Как считает Виктор Кобылин, «увольнение Щегловитова было большой ошибкой Государя, будь он во главе правительства (как это одно время предполагалось), никакой революции не произошло бы» (Кобылин В. Анатомия измены. СПб., 1998. С. 111). И самое главное – Николай Николаевич изменил Царю в роковые дни 1–2 марта 1917 г., призвав Божьего Помазанника нарушить Основные законы Империи и отречься от престола ради либеральной анархии, смуты и большевистской диктатуры. Вина Николая Николаевича перед Царем и Россией даже большая, чем вина остальных предателей – Алексеева, Рузского, Лукомского, Данилова, Брусилова, Эверта, ибо «коленопреклоненно» умолял Государя сойти с престола представитель Романовых, лицо императорской крови. Конечно, военный переворот 2 марта 1917 г. под видом «отречения» был многими забыт в вихре последующих событий, и поэтому позиция Ильина в данном случае объяснима. Я не собираюсь его в этом упрекать. Но истина всего дороже.

Трудно понять его «античерносотенную» позицию, тем более что он четко осознавал разгул вражеских сил в начале XX века. В те же годы Ильин справедливо писал: «за последние 20 лет перед революцией государственный строй в России только по имени и по закону был монархией, ибо снизу проводилась противомонархическая тактика ИЗОЛЯЦИИ и ОБЕССИЛЕНИЯ Царя» и «монархия в России заживо захлебнулась в чисто-республиканской стихии борьбы партий за власть» (с. 290).

Несколько десятилетий своей жизни Ильин размышлял о грядущей России, делал прогнозы на будущее, на постбольшевистское время. Прежде всего он полагал, что в отличие от болтунов-демагогов революционеров и либералов, мысливших отвлеченными, умозрительными понятиями, русские патриоты «должны мыслить РЕАЛИСТИЧЕСКИ и ИСТОРИЧЕСКИ», т. е. должны «исходить от русской исторической, национальной, державной и психологической данности, в том виде, как она унаследована нами». Мечтательные и формальные лозунги должны быть отвергнуты. «Понятия свободы, равенства, народоправства, избирательного права, республики, монархии, федерации, социализма – понимались доселе формально, в отрыве от правосознания и его аксиом, в отрыве от народного душевного уклада и от национальных задач государства». Совершенно верно. Даже, быть может, сказано осторожно, дипломатично. Негодяи Тучковы и Милюковы, подло клеветавшие на Государыню и Царя, все силы, все возможности, все гадости и все теории использовали, чтобы перехватить власть. Чтобы самим усесться в кресло правителей и повести государственный корабль в бездну. Кстати, персонально Гучков и Милюков, долгие годы дравшиеся за власть, став министрами Временного правительства, не пробыли в своих креслах и 2 месяцев, были вышвырнуты вон революционной толпой.

Ильин учил: «…Западная Европа и Америка, не знающие Россию, не имеют ни малейших оснований навязывать нам какие бы то ни было политические формы, – ни демократические, ни фашистские… Россия не спасется никакими новыми видами западничества, ни старыми, ни новыми» (с. 295). Как отмечает Н.П. Полторацкий, Ильин в своей речи на Зарубежном Съезде в Париже весной 1926 г. прямо сближал дух революционности и дух республиканства. «И тот факт, что революция водворила в России республику, представляется ему вполне естественным: революция и республика «обе сродни, по существу, по духу, по укладу душевному» – и приводят к распаду единого государственного целого «на части, на партии, на центробежные воли, на поползновения, ставящие частное выше общего» (с. 297). Действительно, республика, сменившая после Февраля монархию, начала рассыпаться на части. Большевистская диктатура вновь скрепила распавшуюся империю, но едва номенклатура возжелала демократии (читай: грабежа государственной собственности) – и заморозка оттаяла, все распалось ровно на 15 частей, как умышленно запланировал Ленин диверсионным «правом» на отделение. Мало того. В пресловутых конституциях некоторых автономий (Татарстан, Тува) фактически прописана возможность отделения от России. А такие республиканцы, как Елена Боннэр, заявляли о необходимости расчленения Российской республики на 40–50 государств.

Ильин учит: «Монархия должна быть подготовлена религиозно, морально и социально, иначе «провозглашение» окажется пустым словом и началом нового разложения…» (300). Возрождение России, по его мнению, предусматривает восстановление достойной государственной формы, возобновление осмысленного хозяйства и возрождение свободной русской культуры. Но прежде всего необходимо будет покончить с разлившейся в России большевицкой порочностью. Необходимо, чтобы уже очистившиеся духовно помогли еще не очистившимся «восстановить в себе живую христианскую совесть, веру в силу добра, верное чутье к злу, чувство чести и способность к верности» (301). Увы, великий русский мыслитель не предполагал, что постбольшевистская порочность ПРЕВЗОЙДЕТ большевистскую, что демократическая республика образца 1991 года по уровню всеобщей продажности будет соседствовать с Нигерией. Ильин выдвинул 5 условий восстановления на престоле свергнутой монархии:

– должны назреть в самом народе внутренние – политические, нравственные и религиозные тяготения, способные проявиться активно и организованно,

– должен сложиться кадр монархистов – людей чести, верности и государственного опыта,