— Я не могу назвать их. Одно могу сказать: мою мать одолевал страх перед одним событием.
— Перед каким событием? — продолжала расспрашивать Амина.
— Она говорила, что ей явился мой отец.
— И ты поверил в это, Филипп?
— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Но больше никаких вопросов, Амина! Комната открыта, и нет оснований для страхов, что отец явится снова.
— А я и не боюсь, — возразила Амина. — Но это, видимо, связано с твоим намерением уйти в море? Не так ли?
— Я скажу тебе так: это предопределило мой уход в море. Но не спрашивай меня больше, прошу тебя! Мне больно не отвечать, но долг не позволяет мне говорить что-либо об этом деле!
Наступила пауза. Затем девушка заговорила вновь:
— Ты очень дорожишь своей реликвией, и мне кажется, что она тоже как-то связана с твоей тайной. Так?
— Амина! — воскликнул Филипп. — Да, это так! И этот ответ — последний! Ни слова больше!
От девушки не ускользнула резкость в словах юноши. Надувшись, она произнесла:
— Ай, ай! Вы так заняты своими мыслями, минхер, что даже не замечаете вежливости, которую я оказываю вам своим участием!
— Я вижу, я чувствую и благодарен тебе за это, — оправдывался Филипп. — Прости меня за вспыльчивость. Но подумай, ведь моя тайна не принадлежит мне. Богу не было угодно, чтобы я никогда не узнал о ней, она разрушила все мои надежды.
Филипп замолчал. Подняв глаза, он увидел, что Амина смотрит на него все так же изучающе.
— Хочешь прочесть мои мысли или выведать тайну, Амина? — спросил юноша.
— Твои мысли? Может быть. Твою тайну? Конечно нет! — отвечала Амина. — Хотя я, конечно, жалею, что она так сильно мучает тебя. Это, должно быть, ужасная тайна, если она растревожила такую душу, как у тебя, Филипп.
— Откуда ты черпаешь такую невиданную силу, Амина? — молодой человек направил разговор в другое русло.
— Обстоятельства делают человека сильным или слабым, — отвечала девушка. — Кто привык к опасностям и невзгодам, тот не боится их!
— И где же ты познала их? — продолжал расспрашивать Филипп.
— У себя на родине. Но не здесь, в этой сырой, промозглой стране.