«Быстро давай сюда», – сказал ей Глейзер.
Она пролетела через весь Нью-Йорк и практически приземлилась на коленях у Мюррея. Это был ее шанс, и она использовала его на все сто процентов: флиртовала, сыпала комплиментами и шутками, одновременно по капле подпитывая его описаниями фильма, который хотела снять. Это была еще одна демонстрация виртуозного умения Копполы убеждать, и Мюррей это оценил. В обществе друг друга они сразу почувствовали себя совершенно непринужденно.
Вчетвером они отправились за десертом в австрийский ресторан, где Коппола и Мюррей начали обмениваться идеями. Актер представил сцену, в которой его герой «общается» с беговой дорожкой. На обратном пути, когда они, словно влюбленная парочка, гуляли по улицам, она упомянула, что никогда не водила машину в городе, и он с ходу бросил ей ключи от своей машины. Она сохранила эту сцену для «Последней капли» – своего второго фильма с Мюрреем.
В ее жизнь навсегда вошло это лунообразное лицо, изрытое неглубокими оспинами, эта карта души, которую вы никогда не сможете полностью расшифровать. Он чем-то напоминал Брандо, который обходил все очевидное и тем привлекал нас к себе. Мюррею, этому руническому чуду, предстоял величайший момент в его жизни. «Глядя на Билла Мюррея в «Трудностях перевода» Софии Копполы, – писал Дэвид Эдельштейн из американского интернет-издания Slate, – я чувствовал себя так, как будто впервые вижу его лицо. Это выступление Билла Мюррея, которого мы давно ждали, – программа «Субботним вечером в прямом эфире» приветствует Чехова».
Как объяснить феномен Мюррея? Да и можно ли объяснить этот феномен? Он что, с самого начала был чужд этому миру? Или все ровно наоборот – он единственный здравомыслящий человек в этой безумной вселенной? Начинает казаться, что «Охотники за привидениями» или «День сурка», все эти комедии-блокбастеры, вызывавшие едва ли не рефлекторное обожание этого актера из Эванстона, штат Иллинойс, были ближе к реальности, чем вы думали.
София Коппола обожала его в роли разочаровавшегося в жизни магната в горько-сладком фильме Уэса Андерсона «Академия Рашмор». Это было похоже на второе пришествие: больше никаких слонов, зефирных монстров или повторяющихся дней[48] – только он. Ей нравилось, что невозможно угадать, что происходит у него в голове. Дар Мюррея – всегда быть где-то еще. Вот почему он идеально подходил для Токио, для Софии Копполы, а также для ее исследования отчуждения, возникающего между людьми. «Трудности перевода» – фильм о заблудших душах. Он и снимался как откровение.
«Если ты решила, что поставишь себя на карту, – сказал он ей, – я тоже так сделаю».
Тем не менее несколько месяцев спустя, когда продюсер отправился за ее главным героем в международный аэропорт Нарита, она затаила дыхание. Его приезда ожидало и великое множество зарубежных дистрибьюторов.
Фильм «Трудности перевода» обозначил пики карьеры и Билла Мюррея, и Софии Копполы. Это был очень современный шедевр и очень личная миссия. У них не было исходной книги. Все было сделано с чистого листа и от чистого сердца. «Фильм – это воспоминание о том, что длится недолго, но остается с вами навсегда». Так было написано в памятке, которую Коппола разработала для ток-шоу и интервью. Это был заготовленный ответ на самый мучительный из всех вопросов: «А о чем ваш фильм?»
Конечно, можно было уточнить, что фильм о Бобе Харрисе (Мюррей), стареющем актере, находящемся на пике своей карьеры и своего брака, который приехал в Токио, чтобы сняться в рекламе виски. А еще это фильм о Шарлотте (Скарлетт Йоханссон), недавно вышедшей замуж выпускнице Йельского университета, которой пренебрегает ее муж – фотограф, работающий в сфере шоу-бизнеса и снимающий разные рок-группы.
«Эти двое переживают схожие личные кризисы, усугубленные пребыванием на чужбине, – объясняла Коппола, – и пытаются понять свою жизнь посреди всего этого».
И речь в картине идет о том, что происходит, когда они вдруг встречаются на перекрестке своих жизненных дорог в полуночном баре отеля Park Hyatt.
Воспоминание. В 1976 году Копполы возвращались домой с Филиппин, где занимались семейным бизнесом, то есть сизифовым трудом, известным всем ныне как «Апокалипсис сегодня». Копполы сделали короткую остановку в Гонконге, где у них были забронированы апартаменты в отеле Peninsula. В этом роскошном «гнезде» было все: букеты роз, телевизоры, огромные мраморные ванные комнаты и дворецкий, являвшийся по первому требованию. И они полностью изолированы от города, который становится виден только с наступлением ночи как мерцающий ковер, сотканный из рождественских огней и неоновых реклам Sony, Sanyo и Gucci. Отец пошел побродить по магазинам в поисках новейших гаджетов. Мама покупала вышивки. Софии было всего пять лет, и она делала из ватных палочек бородатых Санта-Клаусов.
«Трудности перевода» уходят корнями в полное странствий детство Софии. Она следовала за творческими исканиями своего отца: город за городом, страна за страной, сюита за сюитой. Она просыпалась в многочисленных отелях и видела, как ее одинокая мать плывет по волнам судьбы вместе с ее отцом.
Еще одно воспоминание. 1991 год, в Токио – пробки. Элинор и София направляются в отель Park Hyatt, который считается самым дорогим в городе. София прилетела в Японию, чтобы вместе с отцом рекламировать фильм «Крестный отец 3». Люкс Коппол находится на самом верхнем этаже. Номер завален цветами, среди них есть и букет от Акиры Куросавы. Ночью гостиная наполнилась неоновым светом от вывесок, которые горят на зданиях напротив. «Fuji Bank, Kawai, Panasonic, Sogo, Dentsu, – вспоминала Элинор, – все это мигало и переливалось в городском пейзаже».
А еще она вспомнила окутавшую ее меланхолию: «Я снова участвую в жизни Фрэнсиса, а теперь еще и Софии».
К концу 1990-х годов София стала чаще бывать в Японии. Она прилетала в Нариту, город – тематический парк, и оттуда же улетала. Ее приглашали на показы мод, где однажды она разговорилась с потенциальными деловыми партнерами. В результате был создан бренд Milkfed, специализирующийся на дизайнерских футболках и уличной одежде, разрабатываемых исключительно для Японии. Вскоре она открыла свой бутик в Токио.
Как и семейный винный бизнес, мода давала прочную финансовую основу, так что Софии не нужно было полагаться на кинопроизводство. Таким образом, она могла делать все, что хотела.
Ей приходилось летать в Токио на деловые встречи. Если считать и визит, связанный с промоушеном фильма «Девственницы-самоубийцы», должно быть, за два года она посетила Японию шесть или семь раз. И как только София смогла себе это позволить, она стала останавливаться в Park Hyatt с его необычным джаз-баром в нью-йоркском стиле и с видом на сорокаэтажные небоскребы, выглядевшие как в фильме «Бегущий по лезвию». «Это тихий плавучий остров посреди Токио», – говорила она об отеле.
Гидом Софии Копполы по Токио чаще всего становился фешен-редактор Фумихиро Хаяси (хотя ему нравилось, когда его называли Чарли Брауном[49]). Его глазами она увидела тайную сторону города: бары в подвалах, караоке, заведения, которые исчезали прежде, чем она успевала снова зайти в них в свой следующий приезд. Они пели в караоке до поздней ночи. Хаяси всегда выбирал композицию «Боже, храни королеву», и вид японца, поглощенного пением панк-версии британского гимна от Sex Pistols, навсегда засел в ее мозгу. «Это был один из первых образов, вокруг которого я хотела строить фильм», – говорила она.