У Кати сжалось сердце. Опять Ирмина…

– Знаешь, она мне родственницей оказалась, – сказала Катя.

– Кто? Бабка эта? – удивился Антон. Катя кивнула. – Обалдеть… А она в курсе была? Ну, я просто почему спрашиваю – ей-то по барабану было, родня ты ей или нет, когда она тебя прикончить хотела. Так что ты особо угрызениями совести не мучайся.

– А Мара?

– Что «Мара»? Она царица всего этого мира, всей Нави. Ее даже Вий побаивается, если так можно сказать о нем.

Они дошли до самого верха, до последней ступеньки. Скрипнула дверь, ребята скрылись за ней и оказались внутри небольшого помещения, служившего когда-то для хранения кухонной утвари, терпеливо ждали Катю, которая сейчас шла последней в сопровождении их необычного провожатого.

Не доходя до верха, Антон взял ее за руку, заглянул в глаза:

– Ты меня простишь когда-нибудь?

Катя задумалась. Еще несколько дней назад ей казалось, что из-за его предательства жизнь оборвалась. Казалось, в ней что-то умерло вместе с его равнодушно брошенным в тот день в лицо «извини». Сейчас, заметив его глаза, полные страдания, увидев эти безрадостные покои, бесконечные ледяные коридоры, в которых он одиноко кружил, как ему показалось, целую вечность, а на самом деле всего несколько дней, она почувствовала сожаление. Сожаление о том, что уже ничего не исправить, ничего не вернуть.

Сожаление, припорошенное, словно инеем, сомнение – а вдруг он здесь случайно? Вдруг у него есть шанс и ему тоже надо наверх? Где его наверняка кто-то ждет?

Антон понял ее молчание по-своему. Он поблек. Глаза потускнели, улыбка стерлась с лица.

– Не говори сразу «нет», хорошо? – прошептал он, заставляя себя выпустить ее руки из своих. – «Нет» – это всегда так безнадежно… Знаешь, если ты когда-нибудь окажешься снова в Красноярске, пожалуйста, найди Магду Ключевскую… Это моя мама… Скажи ей, что я ее очень люблю, – он осекся, – очень любил… Хотя… не надо ее тревожить. Может, ей так легче будет. Прости…

Он шагнул к стене, а в следующее мгновение растворился в ней.

– Антон! – не выдержав, крикнула ему вслед Катя.

– Он уже не слышит тебя, он ушел, – тихо проговорила Аякчаана.

Вспышка рассекла полночь надвое, выпустила из своего нутра двоих.

– Да что ж ты на юбку мне всю дорогу наступаешь, фанфарон ты этакий! – ворчала Могиня, подбирая сердито подол.

Волхв цеплялся за нее, дышал тяжело и часто:

– Не так быстро! Стар я стал для этой суеты.

Могиня скептически хмыкнула: