Оба брата с чуть поднятыми кверху головами идут со своих иордань к матери. На худеньком личике Стёпы отражаются чуть замедлившие бег облака. У старшего брата, как у Каина, проявляется печать страдания и неудовлетворённости. Он убыстряет свои шаги, первым подходит к матери и целует её тыльную сторону дальней и правой от себя материнской ладони, с которой капает вода на всю в следах помеченную неожиданно босыми женскими ногами глину.
Мать целует Гошу в темя не обращая ни малейшего внимания на подошедшего уже младшего сына. Стёпка смотрит ей на грудь и по щекам у него бегут крупные слёзы грозового дождя. Он начинает их вытирать, несуразно, обидчиво, трогательно, а потом убегает на иордань для зрелых и умудрённых опытом, скидывает в стороны сапоги, и они падают с боковых сторон настила в воду, покрытой кувшинками, и сапоги чудесным образом становятся на подошвы и поднимаются как пар к небу. Мальчик осторожно спускается на водную гладь и идёт по ней, в сверкающем круге всех цветов и оттенков, идёт как ангел, на заклание, и каждый шаг его прекрасен вселенским торжеством.
В это же время, не глядя на него, старший мальчишка и мать начинают черпать ладошками воду из озера. Мать переливает воду со своих ладоней на лодошки сына, а тот сливает с них на глазах мутнеющую как от глины воду в бумажные кульки, где когда-то была соль. Кульки врыты в глину, а по кругу от них бегают во множестве всякие мелкие жуки и прочие насекомые.
- Вот вычерпаем всю воду из пруда и узнаем, какая она на дне! - торжественно, голосом казначея бенедектинского аббатства говорит Гошка, попеременно потерая обоими руками лицо и сгустки глины полосами тянутся к подбородку, а далее - ещё и ещё ниже. Поднимается ветер, идёт сильный дождь, ласточки носятся над прудом, клюкивами черпая из пруда воду.
Эпизод 3 Колодец очищения
Узкий гулкий шероховатый колодец-туннель. Воды 1/3. Вода - слеза Ангелов, цвет - фиолетово-розовый. Запах - молодого весеннего камня, в которого впаялись по зиме останки буро-коричневой змеи, одеревеневшие веточки безымянных кустарников, крупицы известняка, мела, кварца, глины...
У распахнутого в небо колодца стоит Гошка, старший мальчик, и зрачки, его изначально фарисейско-саддукейские пронырливые зрачки плясали взбудораженной посреди спокойной и тихой ночи повелительной рукой ребёнка.
Мальчик осторожно, с повадками опытного юнги, взбирающегося на высокую мачту, оказывается на боках колодца, и начинает дёргать слегка поржавевшую старую, очень задействованную в работе цепь, словно доит молочную корову. Барабан крутится со скрипом, издалека, со стороны первого кладбища кажется будто кости покойников приходят в движение, в смятение, в возвращение из плена смерти. И вправду, Гоша оглядывается от дуновения ветра, и мимо него, на расстоянии броска мяча идут как в стихе Александра Блока великие восставшие, идут на баррикады жизни, бороться за правду и за справедливость.
Гоша зажмуривает глаза и... падает в горло колодца, в позе зародыша в материнской утробе и он потерял искусство речи, и глаза его открыты, и уши слышат, и страх несёт его по кругам адова туннеля...
Ягодицы хлюпаются об толщу воды, ляжки подхватывают гонку за погружение, потом - колени, голенище, ступни, пятки... “В 13 секунд человек способен обратиться в камень, упасть в небо, но он непременно будет подхвачен крыльями ангелов, ибо нет такого человека, смерть которого была бы нелепой случайностью”. Смерти нет, есть только новая видоизменённая бытийность, напрямую зависящая от фрагмента вашего сценария жизни, где поставлен знак многоточия.
Ко дну тянутся живые кости, кожа мгновенно превращается в рыбью чешую, и от того маленький мальчиший пенис становится крохотным, капли обжигающей мочи попадают в рот, и Гоша что есть силы закрывает всё что возможно, мозг его озарает одна вспышка адреналина, вторая, пятая, десятая, разноцветные блики отвлекают сознание от угрозы гибели, мальчика жалко, и ночь, сентябрьская ночь спасает его и... неведомая, почти что языческая силы выталкивает, буквально выбрасывает его со всеми брызгами, с цепью, на которой почему-то сегодня не оказалось ведра. Ух-хх... Аа-аах...
Как дар с вифлеемской звезды мальчик оказывается в руках матери Марии. Радости её нет предела и границ, она накрывает его обнажённое тело своими волосами, с которого одежда как змеинная кожа слезла в поглощавшей его колодезной сущности.
- Сын мой, не больно ли тебе?--
- Не больно, мать моя.-
- Не я ли тебя в мир родила?
- Я сам себя дал этому миру, родительница моя.
Но мать несёт его на себе по камням и стёклам, по гвоздям, в которых ещё свежа чья-то кровь. Она не чувствует никакой тяжести, все чувства её слиты во едино с телом своего сына. Любовь побеждает, сын мой, Любовь не ведает смерти, потому что смерти нет. Смерти нет, потому что я всегда рядом, даже если бы от тебя отвернулся и Создатель, твоя пуповина всегда во мне, сынок мой родный.
И несла мать сына,
Не падала, не вставала,
Несла, как и раньше носила,