— Неуютно у них в городе. Народ уже сейчас мерзнет, заматываясь на улице в гиматии, пеплосы и хламиды. И, главное, никто не утепляется. Кажется, пример перед глазами, я имею в виду скифов, ну надень ты штаны и будет тебе счастье. Нет, блин, ходят с голыми ногами. Даже наш прогрессивный Никитос. А потом прибежит к Петровичу. Ведь ясно же, что здесь не Греция.
— Это он зря, — добродушно проговорил Бобров. — Дует же. Сколько там снаружи? Не смотрел?
— Смотрел, конечно, — Прошка отвлекся от критики несчастных херсонеситов. — Девять градусов. А между прочим, когда я уезжал утром, было одиннадцать. Холодает, однако.
— Холодает — ладно, — сказал Бобров. — А вот шторм нам сейчас совсем не нужен. На днях должен прийти «Трезубец», а Владимир вдоль берега не ходит. И, скорее всего, рванет от Босфора прямо сюда.
— Нуда, — хихикнул Прошка. — Млеча и все такое…
— А в ухо? — лениво поинтересовался Бобров.
— Молчу, молчу, — Прошка был само смирение.
В дверь таблинума заглянула Злата.
— Ага. Вот ты где. Там Юрик появился. Замерз как последний раб в одной набедренной повязке. Сейчас на кухне трясется. Ефимия ему вино греет.
— Зря он с вина начал, — проворчал Бобров. — Лучше бы чайку с медом принял. Наверно не хочет выбиваться из образа.
— Это кто тут чего не хочет? — из-за плеча Златы появился закутанный в одеяло Смелков.
В руках его исходила паром большая кружка. Юрка смачно отхлебнул из нее и блаженно зажмурился.
— Некта-а-ар.
Потом добавил специально для Боброва.
— Сам пей чай, узурпатор. Расселся тут, понимаешь.
— Чего тебя принесло в такой холод? — поспешил перевести разговор Бобров, зная Юркино отношение к авторитетам.
— Это у вас холод, — передернулся Смелков и торопливо отпил из кружки. — А у нас теплынь и некоторые еще купаются. А принесло меня по твоей просьбе. Так наверно я и останусь неоцененным, — добавил он, обращаясь уже к Злате.
Та сочувственно покивала.
— Это что еще за просьба? — удивленно спросил Бобров.
— А кто это у меня просил достать ему сперму быка-производителя для искусственного осеменения? Не ты?