Восемнадцать всадников, неотступно преследовавших Конана, и сейчас приблизившихся на расстояние полумили, если честно, сильно беспокоили киммерийца.

Нет, если бы они стояли к нему лицом к лицу, с мечами, скажем, или саблями, или даже копьями в руках – никаких проблем не было бы: порубиться в доброй сече с солдатами любой гвардии, будь то личных телохранителей, или наёмников вроде него самого, было бы очень даже весело. И шансы победить даже всех этих немаленьких и отлично обученных ребят у него были бы весьма неплохими!

Поскольку в свои двадцать девять суровый сын севера боевыми навыками и физическими кондициями превосходил любого воина, живущего ныне в пределах Ойкумены. Конан был далёк от бахвальства, или глупости, когда так думал. Просто за долгие годы и сотни битв и сражений он имел тысячу возможностей убедиться в своём непревзойдённом мастерстве владения любым оружием, и отменной мускульной силе! Не нашлось ещё бойца, равному ему! Да и схватись он хоть с целой армией таких вот профессионалов, в открытом бою, надежда всё равно оставалась бы. Хоть какая-то…

Но те, кто преследовал его, отнюдь не собирались вступать с ним в честную схватку. Нет, они собирались пунктуально исполнить волю своего властелина: а именно – принести ему на блюде голову дерзкого варвара! А поскольку им было отлично известно, что биться с ним в открытую – не желать себе добра, они и собирались убить Конана, не давая ему шанса. То есть – оставшись целыми.

Издали.

Застрелив его из луков.

Так, чтоб не подходить на такое расстояние, с которого он мог бы достать их ударом своего любимого хайбарского меча. И кинжала.

Именно эти смертоносные длинные стигийские луки, устрашающе мощные и безотказные боевые орудия, что сейчас видны были издали как тоненькие чёрные палочки, выглядывающие из-за спин всадников, и не давали варвару покоя, заставляя понукать и подгонять своего коня, и так находившегося на пределе сил.

А вот кони преследователей отнюдь не выглядели уставшими и загнанными, поскольку воины Шавкат-бека имели возможность сменить их всего три часа назад – когда проезжали кишлак Янгиель, последний военный форпост суверенной территории султаната Париссии с постоянным гарнизоном. Стоявшем на охране южных границ этого небольшого государства, на кромке вечных песков великой пустыни Заргоры. Куда сейчас и вынужден был скакать, углубляясь в дебри знойных песков, всё дальше от караванных путей и оазисов, Конан-варвар, спасая свою драгоценную шкуру.

А заодно – пытаясь спасти и плоды очередной «работы».

То есть – драгоценные камни, украденные из сокровищницы приведённого в ярость этой дерзкой выходкой Шавкат-бека. Ну, а опрометчиво взятый оттуда же мешочек с золотом пришлось бросить ещё час назад: Конан наивно посчитал, что если рассыпать золотые монеты по песку, так, чтоб они тянулись за ним, и лежали не слишком близко друг от друга, и по краям дороги, преследователи потеряют время, пытаясь собрать их, чтоб или – обогатиться самим, или уж – вернуть в казну правителя.

Однако всадники не задержались у золота даже на секунду – видать, хорошая дисциплина вдолблена в головы личной гвардии султана! И не смеют они ослушаться личного приказа своего повелителя. Возжелавшего украсить парадные ворота арка – своей крепости! – пикой с насаженной на неё волосатой варварской головой! В назидание тем, кто надумал бы попробовать повторить попытку проникновения с султанскую сокровищницу.

Это обещание султана, озвученное горластым глашатаем со стен Париссии вслед удалявшемуся во весь опор от города Конану, не радовало. Поскольку не оставляло киммерийцу практически никаких надежд на спасение: не пройдёт и получаса, как выбившееся из сил животное под ним падёт, а укрыться от стрел отличных стрелков в пустыне, поросшей лишь редкими кустиками саксаула да верблюжьей колючки – негде!

Разве что в песок зарыться – наподобии всех тех мелких и не очень, сердитых ящерок, мимо которых он сейчас проезжал. Ну, или чтоб уж не сильно мучиться от агонии, истекая кровью, хлещущей из многочисленных ран от стрел, дать укусить себя сердитому щитоморднику, шипящему на него сейчас с небольшого бархана. Смерть была бы быстрой. Хотя и тоже – мучительной.

Зато догонявшим его убийцам нечем было бы гордиться!..

Но чёрта с два он позволит вот так, просто – змее, или лучникам – издали, убить себя! Не-ет, он, в случае совсем уж тяжёлого положения, продаст жизнь подороже!..